СОДЕРЖАНИЕ

Добрая панна дарит любовь
Забыв, что спелый арбуз имеет селедочный привкус.
Совесть игрива? Что за вопрос,
Сливание слез надежно и мило.
И, не забыв прикрыться улыбкой,
Едва связав пару слов,
Удивив голодного блюдом,
В сто голосов смеется над вашей ошибкой,
Не знающим жажды верблюдом.
А на блюде томятся двенадцать скопцов,
Все - отцы, без нужды прирученного.
Но тринадцатый будет последним отцом -
И неважно, что он озадачил юнцов,
Ведь он вытворяет себя.
А белошвейки портят зрение зря,
Кол намедни прогнил, темница пуста.
Так чего же ты плачешь?
Ведь и ты вытворяешь себя,
Плененная зверем могильных реформ,
Где в безумном молчании кружит хоровод,
И во мраке ночном наливается плод,
Погребен добрый локоть любви.
Клык свиньи желтым жалом таранит сирот,
Садовод отпускает в антрактах грехи.
Клоунада потешится салом.
Был и я приглашен на пикник.
Принадлежности сохнут в стакане,
Посторонние мысли в кармане,
Кульминация пахнет завалом,
Как сигнал - истерический крик.
Лучше б мне отравится грибами,
Чем притворства петля затянулась, бы вмиг
На луженой гортани.
Хотя час назад я питал наваждение стихами.
Незаметно оставив одних,
С высоты окрыленного равви,
Созерцаю веселья больного оскал,
Как в прибрежных кустах подсмотрел обнаженную пани
Беспечный нахал,
Я наготой забавлялся.
Обстрекавшись изрядно, упал.
Независимый, как царь восторга,
Сливаюсь с игрой,
Как ручей, вдруг попавший в седое болото,
Как из гимна, вдруг вырвана нота.
Обреченный на вечный покой.
Все напомнило мне свиту Пана
И пьяной гроздью хлестнув облака,
Перейдя поспешно проспект,
Я поклялся запястьями Рака,
 
Что закончу зловещий концерт.
Вдруг, как в дощатом потолке просвет,
Я вспомнил старый лес с крестами
И, как задравши голову, скрипя зубами,
Отец мой проклинал крыла небес,
Что пением турбинных мадригалов
Пугали певчих птиц. Для них придумано святое заточение.
А мне ждать песенного дня
И выпустить всех до одной в часы Благого Извещения.
Вот вижу, в прорези бойниц,
Как стайка белок удирает,
Спасая странное желание - жить.
И перья пестрые ломает разбойник крючконосый,
И громким криком укоряет
Неправдоподобную беглянок прыть.
Неся святой новорожденный грех обманутому лету
Весна, благоухая, роскошно празднует победу.
Медовый воздух потеплел. Одним прыжком преодолев,
С друзьями стену, глядящую крестами строго,
Подружкам детства своего,
Мы рвали ландыши, да столько,
Что ни один торгаш-цветочник в своей продаже не имел.
Блестели куполов мордашки,
Тяжелый колокол гасил
Последние слова уныния, переходящего в тоску.  
Покорней места я не знаю.
В тоске, как в море растворяю,
Отживших песен суету,
Печаль воды топча ногами.
О лужи, легкомысленные твари!
Вам имена давали в молодость мою...
Вздохнувши так, я огляделся.
Смеялся месяц молодой,
Окончен пьяный ритуал,
Спешу домой. Я так устал.
Вот жаль, что песен не напелся.
 НАЗАД 

ЗАБЫТЬ

Хочу припомнить то, что было до меня,
Как обретали радость от раскаяния,
Что в лужах серебра и в ожидании
Готовится все позабыть опять.
И что вмещает познающий ум,
К тому ведет одна твоя дорога.
Хоть козьих троп пересечения слога
Меня порой заманивают вспять.
А я дышу и даром, что подобие
Переводя на свой отрывки из тоски,
Когда вот так, без всякого условия,
Кондукторы с руки склевали медяки.
Их тайный знак (им очень любы тайны)
Находится на крашенных руках,
Которые на прикуп постоянны
И каждый день на радостных сносях.
И в забытьи бессонного бесчувствия,
Смывая страх чистейшею слезой,
Хочу узнать, предел где малодушия
И каково - наградою покой?
Хочу искать черты твоей особы,
И написать твой образ в январе.
Всего милей морозные узоры,
Их обреченность и покорность суете...
Мне как-то раз приснились трое
С одним лицом, не ведающим сна.
Меня узнав и пожелав покоя,
Забыли все, чтоб смог забыть и я.                                                                    
 НАЗАД 

КАВАЛЕРИЯ НЕОНОВОЙ МАСТИ

Они видят нас иногда, на шумных собраниях.
Стол прокурора стоит, как всегда, в стороне.
Чей-то локоть дымится и пальцы в крови,
Чего только нет! Поди, посмотри,
Быть может себя ты узнаешь в толпе.
Красота сквозь пыльные стекла,
Закопченная радость - эталон благодати,
Росы бриллиантовой форс.
Добрый день, Кавалерия неоновой масти!
Но красоту уносит в залив,
Выбор мой - нелогичное светлое чудо.
Здесь присутствую я, и какая-то блажь.
Несерьезно. Скорей бы конец.
Я чувствую фальшь.
Вокруг пионеры ослепительной лжи,
Они кричат: «Марш!»
Но куда? Покажи... 
 НАЗАД 

КОСМОС

Пирамидальные постройки джунглей.
Что скрывают они?
Череп плешивой саванны лижет Луна,
Полужидкий вольфрам льет на грудь.
Доктор лечит болезнь,
Его любимый напиток - ртуть.
Но космос хочет жрать!
А я как раз горю, как блесна... Взять!
Когда я останусь с ним один на один
(О, забавнейший лик!),
Я буду просить: «Отпусти!»
По столетним стволам в деревянный шатер,
Вниз по корням, быстро и без затей,
Выходя из реки взглядом острым своим,
И тогда все поймут, что давно пора идти с Ним.
А потом, выковыривай из воздуха грязь,
Отверни кран души и нажрись ею всласть.
Раз не время любить стрекозу на полях,
Будем строем водить огнедышащих птах,
Которым запрещается пить,
Но которые пытаются быть.
И если первый - бесконечный маршрут,
Тб второй - это всегда бесконечный уют.
Так, на кой же мне, чёрт, твой фирменный знак?
Ведь это вовсе не прихоть - расписной Кадиллак,
Раз не время любить стрекозу,
Полезай в Кадиллак, я тебя увезу
В этот бесконечный маршрут,
Где уже ни о чем не поют,
Где у лошадей вырастают рога,
И говорят, что это не к добру.
Где полужидкий вольфрам льет на грудь,
Где доктор лечит болезнь,
Его любимый напиток - ртуть...
Но космос хочет жрать!
А я как раз горю, как блесна... Взять!
 НАЗАД 

МАСТЕР

Мастер по пошиву оловянных штанов
Начал вдруг писать стихи,
Относительно выбора слов.
Все смешалось, и он, сам не зная того,
Отыскал свое созвездие на параде цветов.
И вот, бывший мастер по пошиву штанов,
Попадает прямо в стан мудрецов.
Такие повороты порождают врагов.
Берегитесь, мастер вышивания слов,
В этой нервотрепке утолщаются швы,
Рвется нить, и вот результат - вы уже не нужны.
Так играйте в игру домино
И вы не будете злы.
Идите домой, как в кино, когда дороги пусты.
Отставной Пикадор отщекочет вас
И вы отсмеетесь с ним.
Но, мастер, вот глаз!!...
Глаза пророка пусты и о'н не чувствует зла.
Мне не хотелось ходить за собой,
Но ваша взяла.
Я дал клятву тебе - не спускаться в забой,
Но тогда мир лишится больных,
Извини, что на «ты».
Я провел время в себе.
Так где же.был я?
Говорят, я не нарушил покой, но так воспитан я.
Соседи искали в подъезде мой след,
А он выходил в окно...
Кто сказал, что нельзя?
Луна без креста и крест,
Самый странный вопрос.
Потревожена ткань, но вместо гимна идет купорос.
Стеклотворцы потребуют плату за труд,
Но могила моя пуста.     .
Мастер, я не могу!	
Как-то раз, бывший мастер, невзначай
Приказал долго жить,
Но я привык отвечать только за то,
Что невозможно любить.
И когда я взял кисть, чтобы помнить о вас,
Подмастерье вдруг толкнул меня в бок:
«Мастер, вот глаз...»
 НАЗАД 

ДРОЗД

Меченый дрозд с мелодичною песней,
Немерзнущий клёст...
Это вечно.
Положи мне в руку горстку монет,
Я куплю на них клетку. Эй!
Ты увидишь свет только в ней,
Увидишь весь свет.
Я засыпаю под звуки дрозда.
Нет намека на сон
При виде птенцов клеста.
Мы смотрим вдаль,
Нам не нужен никто.
Все смеются и мы
Смотрим вдаль.
И, сразу как-то не по себе
Оттого, что не дальше кончика носа
Видим блаженную даль
В своих розовых снах,
Каждую ночь
Мы смотрим вдаль...
 НАЗАД 

МНЕ ОСТАЛОСЬ ТОЛЬКО ЭТО

Мне осталось только это, это
Я дышу, но все уже спето, спето.
Тень сживает плоть со света,
И вам необязательно знать, кто я такой.
Моя голова «обута» кем-то с лета,
Я мерзну в ожидании ответа.
Знакомый чёрт сказал мне приметы,
Я пошел искать тех, кто ушел. Я их не нашел.
Я плыву в бриллиантовом сне,
Я сижу на трубе, я скольжу по струне
И только то, что приходит извне
Время от времени топит меня.
Как красиво вокруг!
И я не хочу возвращаться назад, 
К мягким перинам, будь проклят их пух.
На них никогда ни о чем не болит голова.
Состояние наших потерь на бумаге,
Впереди шаги залетного служаки.
Оправданиям нет конца, это только начало.
И я жду - не дождусь, когда ты придешь за мной.
Незамеченные капли яда
Проникают в кровь, неся усладу.
Взгляды архангелов в дешевом гриме,
Дно всегда покрыто мягким илом...
И так уже было.
 НАЗАД 

МОИ СЕКРЕТЫ

Мои секреты - это мои секреты.
Не лезь ко мне, я пою песню эту.
Слово мне!
Холодный рассвет мне вовремя даст проснуться,
Я пою в надежде отстегнуться.
Дайте шанс!
Там, где не был, скоро буду,
А если нет - плевать,
Не буду унывать.
Я помню нас, мы пели песни,
Не ведали кумара лести.
Вот беда!
Отдушина в каждом окне, есть что пить,
Будет что есть, будет, где присесть.
Нас всех ждет домашний утиль!
Но на серый камень я ставлю ногу.
Иди ко мне, нас будет много.
Иди ко мне!
Но мои секреты - это мои секреты.
Не лезь ко мне, я пою песню эту.
Слово мне!
 НАЗАД 

НАЧАЛО

Начать писать, не много зная,
Небрежно празднуя начало,
Безмерно радуя друзей,
Вздыхая тяжко и устало,
Продолжить думать невпопад.
Со мной для звона колокольчик,
Рукопожатие сверчка,    
Гримаса удивленной ночи.
И не сорвавшийся с крючка,
Рассказ о метаморфозах...
...На нерестилище любви
Перевозбужденный гончий,
Внезапно вспомнил то, что было,
Хотя его природа волчья
Клянется в чем-то, как всегда...
У неспокойного дыхания
Несоответствие мечты,
С возможностью уметь боятся,
Когда всем хочется игры,
В которую никто не верит.
Попеременно притворясь
Игрой, подарком трех фонтанов,
И удивляясь неустанно,
Что возвратившись, истуканов
Наполнил странной тишиной.
Признаться, я..., хотя не знаю,
Но если вдруг - ведь все возможно,
(А я охотно верю в это).
Так все же, если будет можно,
То попытаюсь непременно,
Попеременно притворясь,
Начать писать, не много зная,
Продолжить думать невпопад.
 НАЗАД 

Не вдохновляет тишина,
Не стонет сердце за родное,
Не увлекает глубина...
В печи недуг испепеля, 
Вернет долги свои с лихвою
Оглобля,
Корни вдруг пустив,
Став баядерой заводною,
Рогаткой циркуля крутя,
Иглу в объятия заключив,
Поет юла струною злою,
Вертя, завидуя, маня...
В наследство имя получив,
Спокойным взглядом обводя
ТО, что оправдывал ценою.
Когда приход собой добил,
Из черного в тревожный был
Вдруг перекрашен неуютно.
Аквамариновым салютом
Был встречен аккомпанемент!
Считая залпы поминутно,
Обнявши ветреный квартет.
И, как когда-то, много лет
Чихнул: «О-о-о, славная понюшка!»
 НАЗАД 

Не может быть, чтоб стал я старый,
Не смог пошевелить рукой
(Я ел с таджиком рис рукой).
И мне китаец Лао-бравый
Оставил ключик заводной.
 НАЗАД 

НИСАН

Был весенний месяц нисан, ты смотрела в окно.
Я пропил свой баян.
Любуясь небесным свинцом,
На мостовой, за окном,
Пьяный кучер ругался с ментом.
Был весенний месяц нисан...
Водрузи над рекой соловьиный запой, под ногами Луна,
Кто-то слева за мной.
Он не тот, что крадет, он из тех, кто бежал наугад
Туда, Где растет одинокий гранат.
Повернись на восток, эти волосы - шелк, ветер будет твоим,
В степи дремлющий волк.
Камень, взятый с доски, оставляет свой след
в придорожной пыли, улыбаясь во сне.
Здесь заказан портрет замерзающих вод,
Дай Бог, шел, как идет, запасной патриот.
Отзимует весна, да натерпится лед, случай случаем, но
Он уже у ворот - весенний месяц нисан.
А те, кто не верят в лес,
Продолжают свой марш,
И никто не считает их новой чумой,
Каждый ждет свой пейзаж.
Но, кроме того, что я ждал,
Было еще и вино.
И был ли смысл брать себя за рога,
Если он далеко?
У этой доброй поры есть два варианта игры:
Две недели пути.
И пару блуждающих ног
Невозможно застать врасплох.
Но в городе нет воды и городу нужен был ты.
И в этот бессовестный день
Город был на рогах,
Спьяну съели всех голубей - был весенний месяц нисан...
Но все также, любуясь небесным свинцом,
На мостовой, за окном,
Пьяный кучер ругался с ментом.
А ты все смотрела в окно, ты смотрела в окно.
И я пропил свой баян
И об этом не знал никто.
И был весенний месяц нисан...
 НАЗАД 

НЕ ЖЕЛАЮ ЛГАТЬ

Вчера с тем, кто рядом
Сегодня с тем, кто вчера позади
Одной рукой вцепившись в падаль
Другой пытаться делать,- что уже не с руки.
Для того чтобы встать, надо упасть
Так нас учили в школе. Доколе?!
Мы будем столбами на пустырях
И выть от предчувствия боли?
Нет ничего кроме пышных речей
А жертвы слепых назначений
Разносчики гонений.
Длинный разговор
Не даст результатов движения
К чему все это, если мы, как всегда
Посылаем друг другу прошения?!
На моих часах полночь, бросаю писать
Я и так уже всем надоел
Тем, что не желаю лгать.
Но вчера с тем, кто рядом
Сегодня с тем, кто вчера позади
Одной рукой вцепившись в падаль
Другой пытаться сделать, что уже не с руки.
Я готов к тому, чтоб идти босиком
Мне холодный север подал эту мысль
На западный фронт я махнул рукой
У нас есть пыль в глаза, и это больше, чем быль
Ну, а доза вина даст нам дозу тепла
Открывай свою лавку, мы продрогли насквозь!
Понеслось!...
Длинный разговор не даст результатов движения
К чему это все, если мы, как всегда
Посылаем друг другу прошения
На моих часах полночь, бросаю писать
Я и так уже всем надоел
Тем, что не желаю лгать.
 НАЗАД 

Он то стремит «мессершмидтом»,
Удивив стрекозу.
То новоявленный Гамбс
В глухополянском краю.
То менестрель в Керепесе,
То Одиссей у богов.
А, впрочем, что мне за дело,
Раз у него нет врагов?    '
С улыбкой пьяного Фавна
Встречает зевак,
И перед ним, как всегда.
Капитулирует =FUСК= 
С утра, набросив обруч
На осиновый кол,
В саду под вечер
Накрывает на стол.
И, как брамин, сытый духом
Смеется в углу,
Смотря, как вымучен книксен
На сводном балу.
Привстав на цыпочки, кружит
Дежурный вальсок.
Узнав, неузнанный дважды сам,
Кошачий зарок.
Он тертый клапан
По сходной цене,
Когда линяет, зачем-то
Клянется во сне.
Врожденным фартом,
Запястьем стрелы,
А ну, как вылетит сразу,
Без объявления войны?!
Где вечно сам себе рикша,
Каллиграфичен в письме,
И может в бисер играть .
На свежебитом стекле.
Из уха вынув банан,
Дрожащий ловит романс,
И «мессершмидт»-менестрель
И новоявленный Гамбс.
 НАЗАД 

ОСЕНЬ

Я люблю осень, но это не значит, что я меланхолик.
Я люблю желтые листья, но это не значит, что я обманчив.
Я люблю дождь, но это вовсе не значит, что я вот-вот заплачу.
Дело в том, что рассуждения на новые темы
По-старому были прозрачны.
Можно долго смотреть и ничего не увидеть,
Можно слушать и ничего не понять,
Можно потрогать и не знать, что это было.
Довольно пошлая тема, но она продолжает мычать.
А старый трамвай переполнен, вагоновожатого нет.
Мне страшно подумать 6 том, чтр будет,
Если мы угодим в кювет.
«Я помогу тебе держать курс, и если я прав,
Ты увидишь узоры.
Сны поднимаются вверх - это признаки ссоры».
Страх вызывает шёпот, удобряя кошмарами сны.
Пробуждение предвещает сеанс полумертвой игры.
В ожидательных позах застыли игроки,
Им безразличны узоры.
Сны поднимаются вверх - это признаки ссоры.
И если я люблю осень, то не надо меня бояться.
И если я возьму в руки листья, не смей надо мной смеяться.
И если я, вдруг, буду пить дождь, значит
Мне приснились узоры.
Сны поднимаются вверх?
Это признаки ссоры...
 НАЗАД 

ПЛЕВЕЛЫ

Громкий смех это не грех,
Но тебе очень трудно понять меня,
И дело не в том, что знаю я,
Но, может быть в том, что привычкой храним,
Не вхожу в полосу твоего бытия.
Я знаю заранее, что нас всех ждет,
Но ты проверяешь поэзию слухом,
И шепчешь прострацию томную в ухо,
Положив на замерзшее сердце ладонь,
Утверждающей миф о вбзможности духа.
На зеркальном полу, мысль творящий гол,
На ответственном камне сытый слеп,
Ты питаешь водой засохшую степь,
Непроверенной сказкой, затронув мой стих,
Повергаешь меня в мной построенный склеп.
В печатном забвении находится мысль,
Но это наш мир и мы не уйдем,
И если встать рядом хотя бы вдвоем,
Получится остров на образе белом,
Который поет панихиду плевелам
За то, что они не сдаются живьем.
 НАЗАД 

ПЛЕН

Кто поет обо мне? Деревья шумят.
Кто ведет меня? Горный лев и змеи?
Равнодушные отроки спят. Тихо.
Ночь напугала обвалом. Зачем?
Ветер обнюхивает камни у стен.
Ветер давно взял мой след.
Мало ему, что и так я нигде,
Мало ему, что похож я на оползень,
К желтым нарциссам, как все, трусливо бегущий от оползня.
Кто смеется со мной? Тухлый скунс или ласковый тигр?
Здесь случилась беда:
Разговоров на десять молитв, правды - на анекдот,
Все читают последнюю книгу.
Слышу, кто-то шепнул: «На небесах удобно гнездиться»,
А где же хваленый страх?
И уж вовсе не знает никто
Почему нужно снова напиться.   
А до реки далеко. На губах сохнет пена.
Терпеливый все твердит об одном:
«На кудрявых ладонях спелые вишни»,
Но к чему они мне?
Все равно, что умыться песком.
Да к тому же, крадутся неслышно,
С ветром тигр заодно,
(Вот достойная смена!)...
Никогда не спрося никого,
Как умея, ложась на крыло,
Вот так я себя выпускаю из плена.
 НАЗАД 

ПО НЕБУ

По небу, в поисках ласки, рыщет неведомый зверь.
Пригласив меня в сон, помоги мне дойти или выгони вон.
Это было еще тогда, когда не было нас с тобой,
Слепой мученик-сторож пропускает нас в сад,
Но станем ли мы его новой листвой?...
А наутро, мой танец - механический сад,
Все сливается в серый, полупьяный парад,
Хирург смотрит ласково на меня,
На воздушном шаре мой брат.
Я очнулся на палубе, надо мной -
Чайка! Надо мной сошлись облака,
Грядет новый приступ терпения.
Посмотри в иллюминатор!
Приближается бык о семнадцати рогах.
На пути стоит волк, наторевший в бегах.
Сколько можно бить по спине?!
Сердце становится плечевым суставом, следы на потолке.
Коммунальные власти издают мемуары.
Покажи мне сладкую соль,
Научи меня праздновать боль,
Успокой вратаря своего,
Проклинай царя моего
За то, что он самый.
Легко ли быть самым?
Не хочешь ли меду?
Попробуй, стань бродом.
Где твое стадо?
И легко ль тебе самым?
В холодильнике третьи сутки тающий снег,
Нарциссы вянут, в ожидании пинка, на полу спаниель.
Кто заплатит за прошлогодний обед - ноги вверх!
Кто заплатит за прошлогодний обед?
И где приготовлен мой новый ночлег?
Ушедшее солнце - субстанция тьмы,
А тьма - это зад твоей потной жены.
Но не думай слишком плохо обо мне,
Посмотри в иллюминатор!
Солнце снимает ночную рубашку,
Вижу грудь, но стараюсь держаться подальше.
Руки за спину, отдай мне всё сразу!
Чьим-то нижним бельем накрывается стол.
Тело - сорванный плод, кровь - седой самогон.
Глотают не жуя, через силу.
Просыпается псих, остается немного, загорается лес.
Все! Довольно с них...
 НАЗАД 

ПОРОКУ

В облезлой похоти Гиены
Пройдут печали естества.
Беспомощная красота
Украсит, с молью, гобелены.
А ты, кораблик вездесущий,
Искавший розовый причал,
Святых вопросом задолбал:
«Где взять на хлебушек насущный?»
Похерив юности безумства,
Созрев для новых дурогонств,
Плюет голодный новый монстр
На добродетель и кощунства.

Традиции, исполнив порознь,
Нарушив то, чего нельзя,
Сочувствуя и лебезя,
Глядим на брошенную поросль.
Пороку платим мы лишь раз,
Но, отдав все, что есть у нас.
 НАЗАД 

ПРОСТО

Можно чистить конюшни лопатой,
Можно просто, руслом реки.
В первом случае это награда,
Во втором - проявление любви.
Можно слепнуть при свете и ночью,
С дымом путая липовый цвет.
Этот век оказался короче,
Чем, привыкший быть трио, квартет.
Узнавая все больше о доме
Удивляет, что нет за стеной,
Что могло замереть бы в поклоне
Или просто скатиться слезой.
Что ломалось бы вечным вопросом,
Изнуряя мозаикой слов,
Тонкорунную пряжу березы
И сердечные мышцы врагов.
Разглядеть непокорную мину,
Ей послать расслабляющий смех
Или просто напомнить причину,
Примирив безымянностью всех.
 НАЗАД 

Раздай им все карты, себе ничего.
Вокруг истекает зловонием спесь.
Когда скажут: «Бокс!», твое имя забудут, и здесь
Ты уходишь, чтобы не стать палачом.
Кукушка порхает, но есть еще час,
Он не убит, и не взят никем в плен.
Забудь о судьбе, доверься негромким словам
И вдовы споют тебе, чем-то напомнив сирен.
А в новых больницах нехватка живых,
Алтарь с болезнью дождя и листьями рук.
Не пой мне, прошу, военных песен, не пой,
Но расскажи про свой сад, где гуляю обманутый я.
 НАЗАД 

С ПРЕТЕНЗИЯМИ

С претензиями ко всему живому
Я шагаю на осень,
Проникая больными ногтями в истлевший мотив.
По колено в воде, по пояс в траве, по небо в тайне,
В сорочке от Архангельского. Красивый!
Глаза кипят от восторга, икота не в счет.
Завораживал сотни. Вот они - встречают у морга,
А я с повинной.
«Дорогу!» - ребенок поет.
Окна морщатся и боятся всех видов простуды,
Расступается роща прищуров.
«Подожгу-ка я ваши печали,
Бдаго, мой кредитор не бастует».
А малыш посмотрит так хмуро
И молчит в такт отчаянию.
И завидует дура, кавалеров меняя на ощупь.
Заручившись бессмертием,
Вальсирует строк изысканных поступь,
В кишащую тайнами зону,
К косолапому гному,
С омерзением учтивым,
По небо в халявной манне,
С претензиями ко всему живому.
Так не дай повода ищущим повода,
Лобзанием предваряй сомнения их,
Улыбайся иному,
Проникая больными ногтями в истлевший мотив,
С претензиями ко всему живому.
 НАЗАД 

СЕБЕ

Завял чертополох поникший.
Пятнистый ястреб - два крыла,
Два свежих ветра быстрокрылых
Сложил.
Как острая игла,
Как разозлившийся таран
Пробил заслон в притворе дам.   
И выйдя в масляном узоре,
Добыв корону не себе,  
Пригоршню мух под хвост судьбе,
Ревнуя все чужое горе.
Специалист дождя и света,
Сбивая старость с тонких ног,
Нарочно вызвался помочь,
Чтоб слабостью привлечь поэта.
Однажды, на закате лета,
В двадцать девятую, примерно, ночь
Родился, как того не прочь,
Участник, ищущий ответа.
На берег выплывший кисельный
Чертополохом пренебрег.
Закашлявшись в пыли дорог,
Оставив мысль плодить „секреты
В пологой лестнице порог.
 НАЗАД 

СИМВОЛ

Мой вечный символ - мальчик, вынимающий занозу,
Непрочная броня, цветочная пыльца,
Что в сердце мое входит светлым клином.
И дреисполнился я жажды крови львиной.
А мальчик, излечивши ногу, убежал в себя.
Слеза простилась со щекой,
И чистый пот смущение славит,
Слегка кривится рот,
На стол рука дрожащая поставит
Колонну хрусталя.
«Побудь со мной на этом свете,
Пока незнания мед не превратится в деготь знания,
А там оставь. Оставь мне только плети,
Чтобы я смог себе простить свое отчаяние,
Или сумел бы угодить нерасторопным,
Или напасть на беззащитного врага,
Или вдыхать тяжелый газ болотный...
Но путь любой - он рано или поздно пройден.
Как пройден ты, мой странный, нелогичный путь.
В конце петля усиленной свободы...
.. .И снова в муках роды,
И снова на кривом столбе
Качалось тело молодое,
И желтым глазом старый хрыч сверкал.
В прохладной тишине могильных трав
Прощальный плач жар-птицы,
Произнесен невзрачный спич,
И в отчий дом. Чего уж нет, так это похмелиться.
Хотелось бы минутку оттянуть, 
Да мысли об Ином.
 НАЗАД 

СКЛОННЫЙ К ПОВЕРИЯМ

Склонный к повериям,
Спрячет свой смех,
Он не для всех.
Мой незапахнутый золотом бред
Ставит в тупик,
Ешьте мой след.
Искромсанный след заповедных дорог,
Мясник с перочинный ножом,
Лесничий без ног.
Я.бы дорого дал за зеленый кафтан,
За поющие пальцы, покрытые льдом,
За слепой космодром,
За кристалл, бесполезный для глаз.
Кто идет по горам?
Звуки, битые в лёт? Вечный хлам!
Что летит? Стервятник? Кот? Сукин сын?
Балбесия ждет, небу снится салют,
Веселись, пока цел! Эй, кто не прав?!
В Капитолии ждут, в Белом саду,
Смейся, Клим! Эх, мать вашу...
Склонный к повериям
Спрячет свой смех,
Он не для всех.
На Курляндском вокзале все искали алмаз,
Но кто-то закрасил все фонари,
Машинист ослеп, проводница в крови.
Запах тела привлек очертания птиц,
Будет пир без ума,
Будет пир без границ.
Здесь не надо быть легким
Для того чтоб взлететь.
И не стоит быть рыбой
Для того чтоб не петь.
Будет время на то,
Чтоб освежиться дотла
Пешеходам, улетающим-вдаль.
Но кто вернется сюда?
Я из потерянных стрел,
Обнаруживших яд, прилетающих в сад,
Поставлю высокий забор, и нарушится сбор
Урожая с ветвей.
Мой удивительный мир захлебнётся во мне,
А я в парадоксе игры,
Ведь я - ксерокопия дыр.
 
Плен нерентабельных слов всем заменит засов,
И ни один муравей
Не покажет нам, где,
Чтоб хотя бы взглянуть.»
На твои облака...
Вижу землю Меченосца - старшего,
Ждет ли кто?
Не маши крылами, холодно.
Приготовим свои тени к стрелам падшего.
Все готово.
И не уйти нам, не хлебнув несолоно.
Всё...
А склонный к повериям
Спрячет свой смех.
 НАЗАД 

УТРЕННЯЯ ПРОГУЛКА ПРИХОЖАНИНА В ЛОДКЕ ПО ПАРКУ

Отлетает голова,
А я под красным одеялом
Зачитался до утра,
В Криволучье полинялом.
Не торопятся с ремонтом,
Злой маляр поет куплеты,
Конферанс испачкал фрак,
Пиротехник гадит стены.
Акробаты делят сталь,
Их принцесса хлещет водку,
Паранджу продав, вуаль
Благородила чертовку.
Пьяный вальдшнеп у штурвала,
Командир подводной лодки,    ..
Приказал поднять забрала,
Выдать всей команде водки,
Успокоив дух страдальцев.
В полдень сжечь в камине сводки.
И, внезапно, среди ночи,
Вдруг ему приснился сон:
В нем резиновые лодки
Разрезали на пилотки,
Не давая плавать морем,
Юных дев топили в нем.
Хохот лебедей на кухне,
Бак - последний водоем,
По берлогам тухнут мухи,
Спит разбитый стеклодром.
В сапогах чужие ноги,
Стынут кости на ветру, 
А свои щадят дороги
И оплакивают пыль,
Но отнюдь не одиноки,
Раз, проснувшись по утру,
Буйный притоптав ковыль,
Преподав нутру уроки...
Вот правдивое перо!
Изложило все, как было, впрочем.
Выпито вино.
 НАЗАД 

ФИЛОСОФ

Что за уныние, чиня покою ковы
Во мне завыло, будто львы и вдовы?
То глупый грехолов, стыдясь своих познаний
Рвет горлом тонкий слух забытых обещаний.
Затем, придав лицу восьмое выражение
Желает умереть и жить одновременно, но,
Используя мечту, как девственность удачи
Едва ее узнал и временами плачет.
Поссорил день и ночь заученным рассказом
И дышат жабры, заменившим воду газом,
С руки и со стола клюет попеременно
Хвостом роскошным заметая след степенно.
На ряженых свистит и слышит канонаду
Гром боевых квадриг на радость конокраду,
Незнание храня, наград не ожидая,
Дал провести себя, ничуть невозражая.
Обманутый своим, приговорен к поимке,
Оставленный в гостях, отравлен по-старинке,
Не променял бы, даже будучи на воле
Джордано Бруно свой костер на эту долю.
Ах, как узнать, что знает только Время,
Ведя за нос обманутое племя.
И все глубокомысленно молчали,
Затишью уступив пророчество печали.
Сомнения вкусив, искали объяснения
Как то, что просит быть, не просит облегчения.
И не ища тропы к диковинному счастью,
Пьет воду из реки, благодаря ненастье.
 НАЗАД 

Хотели все знать, но узнали лишь, что стали наги.
Хотели, но узнали то, что Сильвер без одной ноги.
Такой блокпост - цена за обман.
Забудь мое имя, сотри его сам.
За лесом, упав где-то, пламенем жарким объят,
В ожидании рассвета обугленный тлеет отряд.
Пока кочегару есть, чем топить,
Его Флегетон не устанет, чадить.
Ремонт начался, как всегда, без объявления войны.
Сорви свою кожу - увидишь, что прячут кусты.
Бесполые дуры пьют из себя
Чихая на ладан, дразня ноту ля.
Увиденный сон забыт и в прайде покой,
Но в пульке искушенным услада стала бедой.
Вокруг чародейки совиных прикрас
Ты можешь прочесть на досуге их прайс.
Словам еще предстоит обмануть гонца,
Но локон волос уже срезан, выдавлен КА.
Сверкает укол в седой борозде,
Нейлоновый ястреб на быстром стекле...
Было время, когда не знали, что были наги,
С Ангелом пили, имели два имени.
И вот нон-грата покоя ногам
Горит мое имя на мне, о, Адам!
 НАЗАД 

ХРИСТОВО СИЯНИЕ

Кому-то надо родиться было именно здесь.
Что за ярусный бред?! Перестаньте мычать.
Кто-то хочет там, где он есть.

О мой корабль из стекла и света,
Его тень для кого-то, как ночь.
Дай мне знать, когда наступит старость,
И тогда кто-то будет хлебать все, что можно,
И не надо будет делать что-то нарочно,
Когда будем все также говорить об одном,
И если в этом радость, то, думая о главном,
Онемевшие лбы от ударов в пространство,
Дрожащие пальцы от нехватки лекарства,
Могут стерпеть еще и еще...
Скоро станет слишком поздно, чтобы верить в Мечту.
Смотри, я снова держу  
В грубых ладонях легкую ткань, это знамя любви,
Притупляется острая грань.

Два предмета на красном холме, как созвездие.
Странно, таких не бывает.
Это все, как во сне: взлетающий крест над землей, сияние.
Да поможет нам Бог, мы тронемся в путь,
И пускай нас не держит ничто,
Даже холод и прелесть твоих пепельных губ.
Новая старость придет.
Я-то знаю, о чем может думать стрелец,
Понимаю тебя, когда ты молчишь.
Твои ночи носят характер пробега,
Во сне ты, бывает, порою кричишь.
Так посмотри же, вот Христово сияние!
Бешенство красок, величие тонов,
Спокойствие одеяния,   
Сын земли цветов и шипов... и мы,
Всё также говорим об одном,
Но если в этом радость, то, думая о главном,
Онемевшие лбы от ударов в пространство,
Дрожащие пальцы от нехватки лекарства,
Смогут стерпеть еще и еще...
 НАЗАД 

Я купил цветы в подводном царстве,
Я гулял один в пустом парке.
Раздавал цветы направо-налево,
Раздавал цветы кому попало.
Не понимая, что происходит,
Превращал каждый день деньги в воду.
Истуканы молчали при виде войска.
Свет в окне - это всегда немного чуда.
А потом ели мясо в вагоне,
Каждый кусок, как Эльбрус,
Пили пиво в темном плацкарте,
Наши планы, как всегда, были внезапны.
А потом отбивали чечетку лбами в Лавре,
На корявом полу, проткнув портреты пальцем,
Вырезая кожу местами на теле,  
Я смотрел на тебя, не мигая.

Увидел остров, но без слез,
Хорошее имя тем, кто занят всерьез.
Стеклянный форвард, мельхиоровый лев,
Зеленые крылья - покровители Дев.
В гавани млеет местная «Санта-Мария»,
Она изнасилована своим родным братом.
На десятые сутки после погрома
Я увидел их всех возле дома.
Завернутый грек, смущенный француз,
Сын Великих Ворот - вот изумрудный союз.
Быть десятым, наверное, великая честь,
Но доспехи мои не дают мне присесть.
Как на болоте стрела, уже мокрый, как мышь,
Полет подходит к концу, волна ударит в камыш,
В мокрые тени подводных островов.
Тихо движется берег мимо... парусов.
 НАЗАД 

БАЛ

Меня не покидает ощущение долга
В этом неживом саду.
К тому же, мне предъявили обвинение в том,
Что над садом темным-темно.
Тогда, как на балу,
Где море огня и вина,    .
А из пьяных только одна лишь она,
Для кого-то трофей, кому-то свекровь
Сёмипечатная, святая любовь.
Мой друг, Филипп Голомыс,
Одет в телесный прикид,
Исключительно пьет один лишь кумыс,
Доверчив, как никогда.
Напарник мой плавит медь.
Филипп так хочет иметь в виду того, что
В каюте капитана обитает тень шамана.
Кают-компания - клеть, и чтобы не улететь
В дверях стоит Гильотина, улыбается криво,
Ждет, когда я скажу: «Кренделябры, к столу!»
Петухи в сапогах
Встряхнули градусники,
Своих гусынь поставили в ряд.
Здесь будет отряд,
Строительство баррикад,
И, если что-то не так,
Каждый волен уйти.
Вот будет ништяк!
Когда придет паровоз,
Наверное, нам, независимо от лицедеев,
Будет отдан насос.
Мы оправдаем привоз
И накачаем навоз
В это голодное тело,
В эту шубу с клопами
И в шиньон со вшами,
И в ботинки, в которых всегда нет гвоздей.
И оживет древний сад,
Мой механический сад.
И я, его верный экспонат,
Буду первым на первом балу.
Но, если кто невпопад,
Свой механический взгляд
Я направляю туда, где одиноко
Гарцует знатная блядь.
Мы ошаманились все
И знаем толк в ворожбе,
Но меня не покидает ощущение вины
В этой титулованной дыре.
 НАЗАД 

 
...Я вопрошаю,
Но не ищу ответов.
Но только лишь на те ответы,
Что не ищу вопросов.
 НАЗАД 

Я помню, в детстве рассказали,
Как цапля с болью и печалью,
Тоска с чесночною струей
Напоминали, как зевали
Лягушки на пруду и звали
Заняться поиском одной.
Накликав дождь на звонный север,
Ей тесно плыть меж берегов,
Среди русалок и котов,
Принявших схиму, евших клевер,
Уйдя в камыш из городов,
Где незаметней, неуютней,
Питаясь только лишь собой.
Порхает мотылек ночной.
И тихой радости слезу,
В век холостой и незамужний,
Глотает девственный покой.
 НАЗАД 

ЭЙ

Эй, тоннели пусты,
Фонари овдовели и стали слепы.
Эй, надоело играть,
Наши позы нелепы,
Всем пора отдыхать.
Эй, что дал этот спор?
Не забыть бы, с меня причитается
Выстрел в упор.
Эй, а вот вам еще
Двести шансов из ста,
Да при полной Луне,
Да в мороженом сне.
Караулы в ружьё!
Барабанщик ко мне!
Почему всем понятен
Разговор брачный птиц?
И почему у паровоза колеса без спиц?
И почему кто-то спрыгнул с него на ходу?
И что мерещилось там, в заповедном саду?
И почему наблюдатель не заметил лисиц?
На что рассчитывал он, убивая орлиц?
Эй, отойди от меня!
Во мне больше причин,
Чем на небе твоих паутин.
Эй, выключатель в углу.
Мне пора уходить. Отпусти!
Я питаю Луну.
Эй, здесь выхода нет,
Возвращайся назад.
О, бездарный поэт.
 НАЗАД 

ЭПИТАФИЯ

...Но злой недуг
меня в пути стреножил.
И надписал: " Покоится, не знаю кто,
- Но знаю лишь, что раб он Божий "
 НАЗАД 

ЭСТЕТ

Кто считает меня эстетом,
Тот ошибается тысячу раз.
Я не живу по новым заветам,
Я не ищу вход в общество света.
Поэтому, всякий раз, когда я смотрю
На того, кто не знает, что ему делать,
Я глохну, как сыч, от количества пены у рта.
А Близнецовый период прикрывает от нас
То, что видеть просто необходимо, стало быть, мне
Настало время поправить дела, стало быть,
Я сам по себе. И уж не знаю, как быть,
И нет желания грубить,
Ведь это мой дар, это моё.
А моё изобретение довольно просто,
Приготовление лишь слегка имеет сходство.
Мои правила, вряд ли назовешь законом,
И ничего общего с тотальным уклоном, но
Нам не отмыться вовек.
И вовсе я не сентиментален,
Просто я знаю хорошо себе цену.
И я знаю цену ушедшим, в память,
И кто, наконец, меня осудит за это?
И по-прежнему в подъездах пьют,
И все также я не знаю, кто я такой,
И живу лишь тем, что обязан вернуть
Детский каприз в холодное тело.
Кафедральный бальзам - независимый приз,
Приготовлен умело. Кто его съест?!
Следопыты второго дыхания лишь приняли позу,
Идет реставрация холодного тела.
Цепь - лучший символ ключа,
Голова, как брелок.
И кто, наконец, накормит меня?
Ведь моё изобретение довольно просто,
Приготовление лишь слегка имеет сходство.
Мои правила, вряд ли назовешь законом,
И ничего общего с тотальным уклоном, но 
Нам не отмыться вовек.
 НАЗАД 

ШКОЛА

Все началось в какой-то комнате,
Весьма похожей на обычный школьный класс.
И все стремились показать мне что-то.
Был очень странный час.
И хоть я никого и не обидел,
Видение было коротко, как смерть.
О, я сна такого отродясь не видел
И не забуду никогда.
Как губы отшептали «Отче наш» наоборот
И в адрес спутницы моей: «Да чтоб ты сдохла!»
И тотчас провожатая моя взялась стареть,
Вместе с лежащею в гробу проклятою чернушкой.
Святая Матерь! Но до чего они похожи!
Усопшая внизу и, все еще стоящая со мною рядом,
Пришедшая сюда красавицей, теперь уже седая,
Постаревшая изрядно, упитанная скорбным ядом.
С последним вздохом лицо покойницы,
Само собою укуталось платком вороньим.
Спустившись вниз, я обнаружил,
Что черный ведьмин саван пуст и вздулся,
И только он остался в том гробу...
Я ничего не понял
И, сей же час проснулся.
 НАЗАД 

ЧАЙКА

Кто с недосыпа
Кто с перекура
Кто не от мира
Кто не отсюда.
Случайность - дура
Ведут гуляку
Швейцары в сером
Ливреи мяты.
За чью-то драку
За чьё-то слово
За чьи-то мысли
За Ливингстона.
Что масть пошла
Той чайке в небе
Что о крылах
Да не о хлебе
Ломая перья
Криком взорвался:
«Я не последний
Вверх поднимался!»
Да, вас немного
Да, молодые
Но кто-то первый
Следы седые
Как разгадает
Смиренно стихнет
Стрелу обняв
Зря не погибнет!
Замучив слово
Спать заставляет
Немую гордость
Слезу роняя
Наутро небу
Сдает экзамен
Безмолвный
Краеугольный камень.
 НАЗАД 

 
Смешон, кто хочет заменить
Застольем праздным
Дар святой и чистый.
Застолье весело, шумно,
Но, вряд ли бескорыстно.
А стоит лишь сказать:
-Оборотись-ка на себя! .
Как поперхнётся не жуя...
Стрела не пущена тобой,
А, стало быть, не попадёт в тебя.
 НАЗАД 

Сны выдающихся материй,
В руках выдающихся умельцев.
Полет оранжевых шаров
Стремителен и легок, плавен.
Оскал причудливых бактерий
Пугает добрых иноземцев.
Пальба (по слухам) трех стрельцов,
В системе чувств лишь грохот ставен.
Со мной, простившись навсегда,
В рог изобилия уйти решила
Пречистая река, устав
От вежливых бойцовых рыбок.
Но в город из цветного льда
Её примета не пустила,
Корабль, так и не пристав,
Назад увозит груды бирок.
И ветер, понукая пыль,
Глядит на воду удивленно,
Крадется меж камней Луна,
По дну ступая, словно вор.
Маршрутом искривленный киль
Блуждает в памяти бездонной,   
И тонет в серебре струна,
Сходя лавиной с гордых гор.
В лесу, чья буйная краса
Будила праведность поэтов,
Хрустальный повод заводной
Забыть сомнения приглашает,
И непокорная слеза,
Освободившись от заветов,
Слегка прикрытая виной,
Мой непокой благословляет.
На опустевшем берегу   
Веселый шут дает присягу,
Могучий Махаон порхает,
Копытом бьет Единорог,
Цветет столетник на снегу,
Глубокий вздох Русалки сладок
И Ангел, что меня встречает,
Трубит, быть может, в пятый рог.
 НАЗАД 

 
Тихо постукивают чьи-то зубы
Бельмы закрыты, отвисшие губы.
Вагон в нервной спячке
Как надравшийся кучер...
Летящий и спящий
Мирок наш вонючий.
 НАЗАД 

УРОКИ

В твоих глазах лед,
Но, имея право, имей и терпение.
Как на алтарь слетятся души, увидишь сам.
Это слабые звенья:
«Кто поет - тот не вечен, кто смеется - тот стар».
Быть может, нужны мне сплетни рессор
И холод больших городов? Быть может.
Но я видел сам, как на пьедестал лезли тени.
И нет им числа, они очень спешили.
И я раздумывать долго не стал.
Наследники каменных львов не смыкают глаз:
Позволяет природа.
Но если слабеют тона и краски ползут,
(стекло их не держит),
Попробуй взять то, чего не дают.
И в ночное пространство, влекущее свет,
Изощряясь в сравнениях, неся постоянство.
Нетерпение мое терпеливо и это мой крест.
Я не долго ждал, но долго шел вслед.
Снова модно то, что в красную клетку,
Но мой путь был расписан на семнадцати метрах.
А они входят молча, им не важен лоск,
Лысеватый порядок, долгопьющий тост.
Все застыло в смятении, губы сжаты, как сроки.
В напряжении морщинистый мозг...
... Это просто уроки.
 НАЗАД 

ЦАЛИ ЛАЛИНЕЛЬ

Животное темно-синего цвета,
С хвостом, как у пуделя
Бежав от прохлады жаркого лета,
Принимается в стадо, принимаясь за корм.
А в озере крокодил,
И я ему не угодил
Тем, что в озере я.
А в лунных морях живет Цали Лалинель.
Он давно уже слеп, но он мог бы мне спеть
Об острове по имени Мель,
О последствиях жаркого лета,
О животных странного цвета
И об острове по имени Мель.
Его природа мне очень знакома.
Мы, как два тела, друг к другу влекомы
В предвкушении настоящего сна.
А полуслепой обитатель пустынного пляжа
Повторяет бессвязно порой:
«На остров идет материковая лажа
И, совсем еще юный герой!»
А на острове крокодил
И я ему не угодил
Тем, что на острове я.
 НАЗАД 

Целый город спятил во сне.
Патруль застенчиво молод,
Но нагл втройне.
На пыльных клятвах
Перезрели слова.
Кому не спится, тот выпил вина,
Седьмую старость дожив до конца. .
Еще недолго плясать на углях.
Во лбу пятнадцать. Стало быть, небеса
За мною, в прорубь, Августина сестра!
Побойтесь черта, Бога лучше любить,
Природа слишком свята!
Какой-то Генрих или может Матвей
Все перепутал и был изгнан взашей.
Король надежды целовал супостата.
Природа слишком свята.
 НАЗАД 

УЛЁТ

Последние несколько лет
Мне снятся одни только змеи.
Отвратительно-восхитительный вид.
Шипение в траве, пустота в голове.
Последствия приятных общений,
По не совсем понятным стечениям.
Вот опять кто-то произнес моё имя
По ту сторону железных ворот.
Но что мне до них?
Здесь полный улет!
И, если боишься, то прав,
Это может кончиться очень плохо.
Хотя дело, я думаю, только в мозгах,
Полный улет или псевдосвобода.
И не стоит слушать лишенных меры
В наборе повседневных забот,
Они сами не знают, над чем смеются,
Глядя с высоты своих щербатых острот.
Так пусть себе ржут.
А здесь - полный улет!
А я играю нормального человека,
Мне сказали, что я неплохой артист.
Хотя дело, наверное, все же не в этом,
Просто я слышу змеиный свист.
Он предупреждает меня не ходить босиком
По незнакомым дорогам,
И чтобы я совсем не ходил пешком.
Я очень смущен, хотя это сон,
И проснулся оттого, что кто-то звонил.
Входит змея или в шкуре змеи,
И с порога начинает учить меня.
И я жду, не дождусь, когда вечер придет,
И тогда учи, не учи,
Будет полный улет!
 НАЗАД 

ТЫ БЫ МОГ ПОДОЖДАТЬ

Остается последняя ночь.
Но кто сказал, что это последняя ночь?
Время пошло!
От белого трапа, от желтых мостов, от природного храпа.
Прочь!
Не спасет даже гонг.
Чистый дождь твоих глаз
Омывает незримую страсть.
Волна неумышленных грез,
Что может занять нас всерьез?
Так это только финал отупевшей любви...
...Сонный чайник не ставят на стол,
И разбитые насмерть очки не кладут.
Посыпаю пеплом то место, где слышал шаги,
Оставленные без присмотра.
Нас, возможно, крадут.
Летучка придет слишком поздно ко сну.
Небо устало.
Тебе не узнать уже тех, кто схоронит браваду во рту.
А невнятное, странное чувство застрянет в кишках,
Бежав к унитазу сухими ступнями,
Забывшими радость подъема,
Но только на время.
И ни разу путь твой не прервет
Тревога за действо,
Филигранность принесшее глыбе,
А вместе с ней и бездействие.
Но ты бы мог подождать!
А тот, кто смотрит со дна
Тоже мог бы еще подождать,
Оставив полуденный гвоздь
И все на своих местах.
Но наступает последняя ночь,
Во всех зеркалах окрашены в черный,
Поразительно трезвы.
Какое странное зарево,
Унявшее нервы...
Но ты бы мог подождать!
 НАЗАД 

ТРИ ЗНАКА

Три знака разноцветной силы
Украсят сон от рук Далилы,
Смутят ревнивые глаза.
И море солнечной текилы
Прольет колючая лоза.  
Дождливый день карает сушу
И вещий сон тревожит душу,
На медленном огне томя.
Обет молчания коль нарушу -
Иссякнет свежая струя.
Дни, коротая в одиночку,
Найдя себе опоры точку,
Красивым бредом увлечен,
Смахнув его небрежно в строчку
Вдруг обретя покой и сон.
 НАЗАД 

ТО, ЧЕГО НЕТ

Я не знаю, как сделать из того, чего нет
То, что сделать не могут даже ворон и змей.
Эти мысли прилипшей и приторной тюрей
Замыкают слова в жадный сливочный плен.
Постоянно меняясь, клубясь в изворотах,
Очарован изящными кольцами тем,
Змей, свернувшись на льду, постучался в ворота.
Я ему открываю, незримый никем.
И за тысячу лет терпкий вздох канонады
Новобранцам напомнил о дружбе колен.
Равнодушный Коцит катит мертвые воды,
Отомстить парусам за крещеный тотем.
А затем, помолчав, они сядут в пироги,
Не спеша поплывут в близорукую даль.
Им не хочется врать, они спят понемногу,
У них верное имя и в сердце печаль.
Но объявят себя, как вулканы при родах,
И закроют глаза, как во время мольбы.
В .безрассудной ночи обнищавших народов,
Залихватского пира чумной стороны.
Они скажут нам то, что исправлено в книге,
И укажут того, кто закрасил фонарь,
И наступит светло и не будет обиды,
А священная птица заучит Тропарь.
 НАЗАД 

ТЕМ, КТО

До чего же наивна трава!
Она думала спать розовым сном
Но в рецепте врача есть слово - боль
И я не ждал тебя, я сам пришел.
Но никто не простит мне этот визит
Но я буду здесь, пока кто-то спит.
Ты будешь знать, но ты будешь спать
А там хоть кричи-не кричи
Тебя не услышат ни друзья, ни враги
Они друг на друга похожие чем-то
Они собраны мной, но проданы кем-то
Их черствеющий взгляд не тронут мольбой
Заколочен фанерой, замазан смолой.
Но до чего же наивна трава!
Она думала спать розовым сном. Не выйдет!
Стада тонкорунных овец, стада бородатых козлов
Топчут поля, посмотри...
Неужели кровь была пролита зря?...
Так лети же, лети, бесполезный пастух
Я останусь здесь, я оставлю свой дух
Я явлюсь тому, кто назначит мне встречу
Я оставлю певцу все свои песни
Это будет сигнал, о, это будет хороший сигнал
Тем, кто не спал.
 НАЗАД 

THURU-BURU BUMS, KU-KE

Я импотент, я не могу играть
Я диссидент, но я не могу бежать
Я музыкант, но я стою у станка
И я адвокат и судья самому себе.
Я еду в трамвае, в самом жестком седле
Я дышу воздухом дорожных морщин
Незнакомая песня пугает всех
И.то, что я каждый день посылаю в эфир.
Направо налево дорожный знак
Налево направо придорожный злак
Мне нечего больше делать в этой стране
Но я адвокат и судья самому себе.
Мре дело - моё, но если хочешь - скажи
Я подарю тебе план подземных дорог
Систему коммуникаций моего вещества
С уходом в себя и приходом на трон.
И не мучьте себя стыдом за доблестный труд
Наши взгляды меняются, как размер ноги
Но если еще раз придете с топором в этот сад
То Бог вам судья, он же и адвокат.
 НАЗАД 

СИЛЬНЫЙ АНГЕЛ

Белый огненный камень
Новым именем мечен.
Меч с обеих сторон
Ранам дверь отворит.
Как узнать, когда смоет позор Междуречье?
Как узнать, где тупик
И где выход на бис.
Возмущается пыль        
От возни разношерстной.
Удивительный Ангел
С освещенным лицом,
Запретил мне писать,
Громогласно и жестко,
И поклялся Живущим
Во веки веков.
Что истлеют часы,
Растворятся минуты,
И когда пропоет
Вновь
Глашатай любви,
Всем откроется все!
Горько станет в желудке,
На губах будет мед
От забытой мечты.
 НАЗАД 

СВОБОДНЫЙ СИНДРОМ

Отгнивают мои ноги,
Стеклодувы метят в мозг и руки.
Что такое? Грязные ночлежки угорают со скуки?
Поздно заниматься врачеванием...
Я стучу в дверь, мне открывают,
Я спрашиваю: «Вам кого?»
Они смеются, не понимают,
Как огонь горит их фарфор.
Идите к черту, ваш глобус несовершенен,
Я больше не могу уходить на время,
Сидя на холодном полу, где-то между,
Увлекаемых кем-то из здешних,
Глядя в окно, которого йет.
Деля с тараканами эту часть суши,
Заперев свою память в клозет.
Они губят меня тем, что поют.
Все братки отрастили хребты
И я, будучи слеп, растерял медяки.
На пути четыре угла, я холодный, как склеп.
Часы, как два глаза.
В суматохе игла протыкает проказу,
Пол-избы - полкрови.
Дайте лук, я натру вам глаза!
Очень трудно все знать,
Язык распух, как покойник.
Остается только мычать,
Ждать приглашения в отстойник.
Но непристойно сидеть на диване,
И очень трудно оставаться летучим,
Признаться - странно родится пожарным.
Ведь, кто мог лететь, тот давно улетел,
Не попращавшись с миром, который их отпустил.
Тайн больше нет, их больше негде искать,
Глобус несовершенен и я снова запил...
Ужин, поданный Им.
Так что, все нормально, мой труп закурил,
Хотя это ему ни к чему.
Но в воздухе можно устроить побег,
При условии, что еще не остыл...
Ужин, поданный Им.
 НАЗАД 

СВЕТ

Все дышит певческой красой.
И лес загадочный, как Будда,
Залит прозрачной тишийой,
И свет счастливый, золотой,
Смеется, молодой как-будто.
Отряд послушников могучих
Взлетает на седых орлах,
Улыбки пряча в гриве тучи,
А свет безумствует, хохочет,
Купая их в своих волнах.
Они не празднуют победы
И не смутят чужой покой.
Им нет нужды вести беседы
О том, как вздорные планеты
Твой путь укладывают в свой.

Для них тоска то, чем мы дышим,
Любая чаша им мелка.
Они поют, когда их слышат
(и слышат, что о них поют),
Когда последнее разлито
И все продали с молотка.
Без суеты и замечаний
Пройдет стремительный полет.
Украсят тын за опоздания
Тотемы, скальпы в назидание
Тому, кто нехотя идет...
Умывшись клеверной росой,
Стыдливо тронув незабудку,
Струится локонами всюду.
Горит хрустальной синевой
Свет безмятежный, молодой.
 НАЗАД 

САМЫЙ ХОЛОДНЫЙ

Мои глаза в облаках,
Я эижу все вокруг.
Я знаю твой рыжий характер
И понимаю, кто мой друг.
Меня устраивает такое положение вещей.
В этой реке полно ключей,
Я беру с собой, который трудней, он самый холодный.
Моя тень на песке,
Мы идем туда, где зима.
Где шорох зеленых полов,
Я их называю луга.
Я беру с собой эту ленту.
Я такой же, как ты, ручей.
Пей мою воду, пей.
Ты узнаешь, кто бьет больней,
Кто самый холодный.
Мои сны в руках,
Ты можешь меня понять.
Я вижу вас каждую ночь,
Но не могу обнять.
Меня не устраивает насилие над стрекозой,
В этом ты согласен со мной.
Мы идем по печатному кругу,
Оставаясь собой.
 НАЗАД 

САД

Плавное скольжение взгляда
За полетом шмеля,
Кавалером полусонного сада.
Падает медленно дождь,
Одиноко поющий романс.
Сцит под яблоней вождь.
Не дремлют на дубе орлы.
Под китайкой попрятались жертвы
Столетней войны.
Обитатели старого сада
Отпоют пожелтевшее лето.
Серебрится в ветвях серенада.
Последним уснет Махаон.
То ли к ночи, то ли просто всплакнет
Полупьяный аккордеон.
 НАЗАД 

СУЕТА

Напевы томного беззвучия
Скользят по нервам иногда.
По воле ветреного случая
Вновь разгуляется беда.
Круша надежды, Бога муча,
Покой меняя на напасть.
Одежде снится нагота,
Напрасно все, Экклезиаст!
Томясь гармонией Трезвучия,
Устав от предсказаний сна,
Приливом двигая беззвучно
По небу шляется Луна.
Проспав серебряное утро,
Морозным взглядом будит нас,
Бессониц, оборотней муза.
Исчезнет все, Экклезиаст!
Спугнувший эхо, славит голос
В иголку вдетый длинный волос,
Латает частые прорехи,
Веселый хор жует романс.
Забросив голые потехи,
Нудист Диоровы доспехи
Разглядывает, как иконостас.
Какой контраст, Экклезиаст!
Триумф награда развращает.
Путь к равнодушию сокращает
Гарем соблазнов дорогих.
Музей напрасен, пуст без них,
Стеклянных, отлученных гуру,
Чьи охлажденные натуры
Берут в соавторы Парнас.
Кругом обман, Экклезиаст!
Считав беспомощным врага,
Колено преклоняет падре.
Горька кавказская нуга.
Поет голодная коса,
Раскушав наши телеса.
Что с теми, кто не внял Кассандре?!
Те свой беспомощный каркас
Уносят прочь, Экклезиаст!
За входом выход будет сразу.
Едва преодолев преграду,
Назад посмотришь свысока,
Как вдруг дающего рука
Уже несет твою лампаду.
Прокуковал незваный час,
Венчая вечную тираду.
Все суета, Экклезиаст!
 НАЗАД 

СМЕШНО И СТРАШНО

Среди козлов из маскарада
Пусть надрывается цикада.
Когда стреляются два брата
Мне маску хочется надеть.
Распределение ролей
Ведется медленно, устало
Опять же, реквизита мало
Не обошлось и без обмана,
Сославшись: «Хочется быстрей!»
Слышны на лестнице шаги
Заходят новенькие судьи
Молчит сотрапезник на блюде
И на Кустодиевы груди
Вздыхая, пялятся они.
Зевает скука, тычут пальцы
Плюют на стонущий паркет,
Которому уж триста лет,
А весь арбатовский пикет
Считает, что они страдальцы.
Теперь им все разрешено,
Включая плату за изгнание.
Слагают мифы в назидание
Мол, не пеняй на опоздание,
Рождение предрешено,
А мне и страшно и смешно.
 НАЗАД 

РАБ

Среди апостолов я занял место Бога.
Я среди призванных, Безбожный Эскулап.
На каторге - я статуя Свободы.
А на свободе моё имя - раб.
 НАЗАД 

ПОЕДИНОК

Я у входа в пещеру.
Здесь все еще греет светило
И запахи сводят с ума.
Но там уже нет.
В глубине ворчание зверя,
Свеча моя покоя ему не дает.
Даже сейчас, когда заперты двери.
Холодность грота, и всё, что в нем есть,
В ожидании боя.
Как в глубине водопада - жужжание грозного роя.
Я и сам уж не рад, что назначил дуэль.
Впрочем, здесь, хотя, все так игриво, светло,
И 'лучами играет непринужденно
Скользкий паркет - все тоскливо чертовски!
Сами судите: как на ладони все видно,
И тайн, увы, больше нет.
А там, там все напротив.
Все незнакомо, неведомо.
Можно идти без конца и вернуться обратно,
Заведомо зная, что опять все начнется с нуля.
И тьма обглодает тебя вновь до костей,
Останется дух, который рано или поздно
Найдет себе подходящее тело.
И все закружится по вечной спирали
Бурлящего однообразия надежд и стремлений,
Которое снова тебя проглотит умело.
Так рассуждал я у входа, стоящий в Вечность.
Как вдруг чей-то крик, словно грома раскаты,
Ударил по нервам так остро.
Но рык его уж меня не пугает,
Не пугает и то, что растерзан я буду
Когтями могучего монстра.
Постепенно глаза привыкают к владениям ночи.
Различаю хвост, лапы, тело, взор горящий. Боже!
Врагу не желаю увидеть такое!
Не время, но пытаюсь понять - из двоих,
Кто пропащий?
Лишь только подумал,
Как тело уже неподвластно.
Мысль одна - сокрушить и заставить склониться.
Направляю ему луч прямо в темя,
Стремясь тем самым, уйти от расплаты.
Но зверь поднялся На дыбы,
Заревел так, что дрогнули камни
И ... осел на задние лапы.
Всего час с небольшим длился наш поединок,
И вот кончено все.
 
Хотя зверь не повержен.
Повержены оба, и оба довольны,
Что кровь не пролита, расслаблены нервы,
Спокойно дыхание, нет боли утраты.
Все так же незримо чей-то легкий порыв
Уходил туда, к свету.
А я остаюсь навсегда в этом мире.
Что ж, за зрелище надо платить,
Дабы избегнуть расплаты.
И под занавес всего несколько слов
О прямом святотатстве.
До эры, до нашей, вход сюда
Был крайне свободным, доступен любому.
И, хоть с годами поединков и стало чуть больше,
Острее и крепче стали копья и латы,
Что смущает порой всех у входа.
(Быть может, тревожить стал всех размер входной платы?)
Что ж, за зрелище надо платить,
Дабы избегнуть расплаты.
 НАЗАД 

Посторонним вход воспрещен
Первая дверь - направо и вниз
Здесь не надо жечь канифоль
Чтобы стало теплей.
Опускаю сердце в карман
Но там уже что-то лежит
Конструкция трех сыновей
Здесь уже кто-то жил.
Мне себя уже не унять
Это что-то явно, как боль ,
И я немного завидую тем
Кто уже пьян.
Но будь, что будет, отец!
Сегодня я буду здесь
Брось мне к ногам ее плащ
Ведь я уже твой.
Я по самые плечи в земле
Вата в моих ушах
И все это лишь для того
Чтобы не слышать смех.
Открыты все клапана
Сейчас тебя будут поить
Но никто не знает того 
Что я уже жив.
И я наблюдаю за тем
Как рады Брат и Сестра
И как весь растительный мир
Встречает рассвет.
Всех не нашедших меня
Я жду в городском январе
И ничто не заставит меня
Изменить свой курс.
 НАЗАД 

Почтенный доктор Ке Файв,
Его жена, графиня - отважная мель.
Их слабость - делать ручкой в окно,
Их призвание - крутить карусель.
На задницах дырки от торчащих гвоздей,
Тараканы - составная крови,
И я вышел во двор узнать, в чём дело?
О чёрт, это были они!
Двор отступал под натиском луж,
Паре некуда было идти.
Их дети снимали на пленку любовь,
А эти двое в ней не знатоки.
И вот, наконец, они вышли в свет,
Чтобы сменить ремесло.
У доктора было по стакану в руке,
У женщины все то же весло.
Запросы дорогих детей всё быстрей,
Но папаши не стали мудрей.
Любители розовых куриц
Все также сидят у закрытых дверей.
Так вот, перед вами жертвы уличных драм,
Готовьтесь сдвигать столы!
Самое время уйти на дно,
Ведь сегодня мы стали равны.
А любители розовых куриц
Квартиру, в неделю, превратили в загон,
Но графиня знаток изысканных тел,
Ей нелегко осознать урон.
И я поверил правдивости этих слов,
И я не тронул засов,
Но количество розг не стало меньше,
И не стало меньше быков.
А измотанный бык далеко не последних кровей,
Но чем сильнее любовь, тем блокада сильней.
Кто будет с пеной у рта, а кто пропишется в клеть,
И все это время будет слышаться медь.
Но никогда не применяется дворец на сарай,
Не променяется хлыст на узду,
А мне осталось проснуться без пяти семь
И постараться сделать то, что смогу.
А. тем временем, повар собрал дождевых червей
В один шипящий комок.
Варится клей, семерых наповал,
А восьмой упрям, как осел.
Кассирша молода и хороша собой,
И нас кормят, как всегда, на убой...
А я сходил бы в театр или, может, в кино,
Но я боюсь умереть там один.

Ведь меня не знает никто,
Но поэтому я и непобедим.
 
Так вот, почтенный доктор Ке Файв,
Его жена - графиня - каждому мель,
Шли через двор и кладбищенский вор
Бежал аж до самых дверей.
Они довольны тем, что, сменив ремесло,
Все же не стали равны,
Стаканы в руках не теряют свой блеск,
А веслу всегда есть, что грести.
 НАЗАД 

О ЗВУКЕ

Что я могу сказать о звуке?
Сплетение надежд и воплощений снов.
Падение оков, безумия одежд и ...
Чёрт возьми, мещанской скуки!
 НАЗАД 

На древо взгромоздясь
Я так хочу сказать,
И именно хочу, но не заставили меня.
А чтобы слухам всяческим умерить прыть,
Я говорю:  Да это просто слухи!
- К тому же, в чём меня винить?
Судите сами: родился, жил и умер.
Родился, как слеза,
Жил, правда, не слезой, но и не мутнее лужи.
Умер же ничуть других не хуже,
Раз хоть одна, да пролилась слеза.
 НАЗАД 

МУЗЕ

О муза, искушающего дщерь!
К твоим ногам валюсь: «Оставь меня!»
Но, облизнувшись, как голодный лев
Она промолвила мне в тон: «Придурок,
Я люблю тебя!»
 НАЗАД 

ЛЕТИ И ТЫ

....Лети и ты, ехиднино отродье.
Лети, пока висит звезда!
Взбодрись стаканчиком без дна,
Потешь умы простонародья
Раз в дальний путь зовет коса.
Да!... Святы будут Небеса...
 НАЗАД 

ЛЮБОВЬ ГЛУПА

Любовь глупа.
Смерть, хоть и слепа, зато проста и не сварлива.
А жизнь, как торжество гусара
Считающего, что желание и есть любовь,
И возомнившего, что понял всё от жизни.
Да уготован ему Свет!
Чтоб он там мог на славу порезвится,
А не томиться в ожидании много лет.
 НАЗАД 

ВИНО ДУШИ

Давлю из яблока я битого,
Негодного для пищи, сок.
Чтобы вином хмельным
Служила суть его иная.
Так и из тела давится благая,
Коль скоро преуспела, светлая струя,
Чтоб сгнила полная пороков плоть,
Душе ж отверзлись небеса.
А какова же суть вина души, иная?
 НАЗАД 

ВРЕМЕНА ГОДА

Зима? Хорошая пьянка.
Лето сушит мозги.
Весной распускается похоть,
А осень... ждёт хорошей зимы.
 НАЗАД 

Был брошен вниз.
Уйдя налево,
Он вдруг направо убежал.
Поднялся вверх, но съехал тут же,
Путь вправо вновь маршрутом стал.
Потом спустился в мрак кромешный.
Когда ж наверх вдруг был воззван,
Взметнулся ввысь,
И там навеки 
Остался светом осиян.
 НАЗАД 

ПРИЧИНА

А, вот бессмертная подруга детства!
Я вызываю ее на бой,
Но воевать с ней бесполезно:
Она ведет к себе сразу домой.
И в раскрашенных дырах большого дома,
Затерянном где-то во сне,
Я пишу мемуары в сомнительной форме,
Видя знак на руке.
Я хотел бы знать, где хозяин крова?
И где включается свет,
Но мне шепчут в замочную скважину гномы
Почему его до сих пор нет.
Он плюнул в сердцах и сделался ветер,
И с моря нагнал облаков.
И падали с неба ржавые клети
На головы каменных вдов.
И не зная, как справится с их возмущением,
С улыбкою смотрит вокруг.
В этом случае он номер сто сорок последний
В окружении вечных подруг.
Они вяжут ему бесконечные сети
И водят тройной хоровод.
В них верят уже нерожденные дети
И старый лукавый народ.
Соблазненный изысками здешнего плена,
Смакуя Адамов почин,
Заливает соплями древнюю стену,
Забыв о бессмертии причин.
А море причин любых изменений
Подвластно причудам вещей,
Капризно меняющих расположение
Причинам, покорные всём.
 НАЗАД 

ПРИХОД

Мне говорят о гвоздях,
А я прописан в сенях,
Моя жена в гостях,
В квартире полный голяк.
Ловить здесь нечего мне,
И я сижу на трубе,
В полнейшей тишине,
Вдруг представилось мне:
Труба распаяна и
В бассейне плещутся три
Огромных белых кита,
И вместе с ними она.
На дне цветет крапива,
Вокруг нет ни души.
И вдруг, средь этого дива
Появились коты.
Они спали на сеновале,
К утру растворившись во сне,
Ни много, ни мало в кармане,
А все остальное в хвосте.
Они пели про механизмы,
Про то, как настроить волну,
Как излечить атавизмы 
И как не попасть в тюрьму.
По их небритым щетинам,
По их дурным голосам,
По их помятым мундирам
Я понял, что будет...
Но вдруг один полупьяный котище
Подошел и погладил кита,
И голосом, встроенным в крышу,
Молвил такие слова:
«И мне говорили про гвозди,
И я был прописан в сенях,
И жена уезжала в гости
И в квартире был полный голяк.
А в это время рыдала синица,
Поросенком визжал бегемот,
Дети играли в зарницу,
А я все ждал свой приход».
 НАЗАД 

ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Незнакомый мастер с желтыми губами,
Склонился над тарелкой пёстрого смеха.
Улыбнулся жирно, как новый фломастер,
Нерукотворной розовой стрелкой.
Но багровеет красотка несвободой хотенья,
Поперхнулся смех мошкарой зудящей.
Ищет звуки спасения желторотый наставник
У сирены спящей, в целомудренный праздник.
Вылит трепетный звон на его неспокойное тело.
Изнуряющий зной косоглаз безнадёжно,
И веселье. Вопят оголтело.
Акушер всех вулканов с алтарным вельможей
В гостях у ни в чем неповинных кентавров.
Поводок для истерик бесконечных предчувствий,
Порождаемых тайной, лежит недалёко.
Но летит одиноко златоглавый, воспетый
Над испитой чашей, с новорожденной Гретой.
 НАЗАД 

ОДИНОЧЕСТВО

Сегодня особенный свет,
Обнаживший десяток гнедых величин.
И страус, плывущий средь кафельных плит,
Есть главное следствие вздорных причин.
И в кромешном безволии осенних плодов,
Есть фрагмент озадаченных «Я»,
Госпожи преподобной Тоски,
Полусонные всполохи Давней мечты
И тревожные взмахи огня.
Стройный запах несчастной листвы
В дырках зловоний,
Над головой постоянное чувство вины,
В страхе своем, перебирая промокшие звенья,
Увы, бессильно нащупать последний покой,
Погрязшего в злобе рождения.
И все же, даты впечатаны в наши запястья,
И оттого столь лиричен мой стыд,
Что смыт был ливнем преходящей страсти,
Но каплей одиночества подхвачен и омыт.
 НАЗАД 

ОСВОБОЖДЕНИЕ

Исполнен мертвенна запала,
С напастью поднебесья спорил звон.
И взгляд орла, скупой и величавый,
На луч нанизан острый. Легкий стон.
Вдыхая радостную тайну,
Светилось око, и в саду
Умельцы восхитительных табу,
Сидят в малиновом молчании одиноко.
Елейным голосом вопрос задав: «К вам можно?»
И, тут же раскусив потеху сна,
Росой умылся. Как она светла!
Но тут же превращается в слезу, словно нарочно.
И, прожигая русло на щеке,
Стремглав летит предводопадной страстью,
Гвоздём безжалостным звеня,
Чтоб высохнуть на гробовом холсте,
Напасть по-прежнему любя.
 НАЗАД 

ОЧЕВИДНОЕ

Мне б дрожь отчаяния унять,
Мне б сердце успокоить только,
Узнав, приблизился насколько
К тому, что не дано понять.
Стрелой надежды я убит.
Душа неправду исторгая,
Несотворенное узрит,
Невысказанным слух взлаская.
В дыхании девственном тая
Восторг веселости беспечной,
Любовь останется навечно
В огне искрящемся снуя.
 НАЗАД 

НЕЗНАКОМАЯ РАДОСТЬ

Путь к незнакомой радости закрыт.
По выходным, дразня свое селение,
Ложились идиоты во гробы,
Чтоб удивиться своему бессмертию.
Хлестали одурью черемуха и тополь,
И 'взгляд искрил слегка уснувший дождь.
По-дружески поцеловавший в щеку вопль,
Дыханием порванным наткнувшийся на нож.
И блохи скачут по изнеженным телам.
Юдоль прыгучести - дурное любопытство.
А впереди незаменимый хам,
Замуровавший в стену мокрое бесстыдство.
Но что твои слова?
Кунштюки превосходные!
Вопросом на вопрос - идеи сумасбродные,
Рядятся гениальными в пластмассовом движении,
Движения отчаянно стараются быть верными.
Только как нас понять,
Если мы не хотим?
Дав нам ключ от замка,
Пал от нашей руки.
Но лишь кончился век,
Как я начал вдруг жить.
Соблазненный желанием
Страдания забыть.
Но, оказалось, путь к той радости закрыт.
Лишь хлещут одурью черемуха и тополь.
Да скачут блохи по заброшенным телам,
Которым не в любовь, а в любопытство.
Как ставший хамом любознательный Адам.
 НАЗАД 

НЕ ПОДЧИНЯТЬ

Не подчинять, неся мучения,
Но привлекать любви свечение - так!
Отдана была она.
Когда б не эта благодать,
Явилась муза удивления,
Чтоб наши лица изменять.
И было на кого пенять, но
Слава Богу, есть забвение!
На том, настаивая, тщусь,
Что не коснутся твоих губ,
Будя дурное наваждение,
Ни умозрительный искус,
Ни боль, умеющая мокнуть,
Ни долговременный союз,
Дающий постижений груз
(Искусом подменяя вкус),
И в мертвом ожидании сохнуть.
 НАЗАД 

НЕВОСПИТАННЫЙ КЛАСС

Мне плохо на моем берегу
Когда он темный, как лес
И пока я буду искать твой огонь
Кто-то старательно будет искать
Алиби вечных дорог, алиби бескрайних пустынь
Мощеных костями рабов.
Расчеты оказались в неумелых руках
Первый кирпич, как первая горсть земли
Сквозь граненый стакан я вижу, как бродят по улицам псы
Грея мерзлый асфальт теплом своего февраля
Глаза полны тринадцатого огня.
Поднявшие хай при взгляде в окно
Нуждаются в лечении на длительный срок
Они очень больны.
А мне не надо света зари
Я и так на своем берегу
И пускай здесь темно, я вижу все
Вижу, как я могу.
Но, посмотри, наконец, на меня
А не то я посмотрю на тебя
Что ты съежился, эй!
Что ты морщишься, пес!
Это смотрит на тебя мой невоспитанный глаз. НАЗАД 

НЕДОЛГО

Когда кончается завод,
Приходит мастер, улыбаясь,
Из дома на высоких горах.
Глядя вниз на воинствующий прах,
Тронув маятник, тотчас уходит.
Лишь на сто восьмой раз ты послушен,
Но из любопытства.
Но как идти, если тонешь в воде?
И проворная старость кусает за пятки.
Обогнав одиночество, глядь, вдалеке
То, что вовсе не видно и ... смех.
Вот и вся недолга.
Немощь грянет на Святки
В твой изъеденный мех.
 НАЗАД 

МОЙ ДРУГ

Мой друг, Вас изобилие гнетет,
И наслаждение Вами правит.
Надеюсь, Вас они оставят,
Как сон, чьи образы обманны,
Лишь взгляд случайно упадет
На жизнерадостный киот
В оправе солнечной осанны.
В нем серебристая струя
Опровергает Ваши знания,
Примером кротким лобызания,
Уставших ставя на колени,
Ленивых отпустив на волю,
Велит полуденному гою
Не возникать из липкой тени.
Как просто недруга любить,
Боясь узнать, что он сильнее!
Хотя бы он не разумеет
Того, что можешь ты один.
Его забавная природа -
Статистика инцестов рода,
В траншеях доблестных морщин.
В них тоннами черствеет манна
И ждет, когда наступит срок,
Для получившего зарок
(На долю слабую) деления,
Чьи линии прямы и святы,
А чистокровные караты
Ломают свет без сожаления.
И этой разноцветной сетью,
Изящно пойманным быть рад
Любой скучающий солдат,
Когда затишье наступает,
И разливается вино,
И хлеб душистый ждет оно
И все на место возвращает.
 НАЗАД 

ЛЕЛЯ

Из серебряных ландышей будет постель,
Отпоет росу на рассвете свирель,
Колокольчик нежно шепчет: «Вставай!
Испеки в дорогу мужику каравай».
Набери муки - ледяной тоски,
Замеси слезой, молоком из груди.
Непонятно, как в тебе помещается печь?
Раз в году из нее можно пользу извлечь.
Как искал тебя парус далекой страны,
Как скучал по тебе змей немытой Орды.
Ты ж им пела о любви, проглотив соловья,
Непокорная дочь Матерь-Сва и Огня.
Ей вернут амарант, что сорван был зря,
И цветку из огня улыбнется заря.
Из Элизия можно попасть в Ахерон.
Глянь, опять в венке знакомый бутон.
Так не жди, когда будет в углях постель,
Будет сорвана ветром последняя дверь.
С колокольчиком нежным вместе вставай,
Испеки в дорогу мужику каравай.
 НАЗАД 

ЛАБИРИНТ

От огня золоченого дня
Туда, где сыро, туда, где без звезд
Мне капает воск на пальцы.
От правильных форм дурно!
Сыграй невпопад!
Мне нравится этот нервный аккорд,
Я спешу туда, где ночлег угловат.
Там звуки не втиснуты в ритм,
Но это не страшно, они так свободны!
Это вход в мой родной лабиринт.
Это надо понять. Пляшем танец природы...
А я забыл, как выглядит звук.
Чу! Под ногами покой, кто-то смотрит нам вслед.
Не считая шагов, я веду себя сам,
А вокруг, мокрых линий заиндевевший скелет.
Я здесь слишком один, чтобы кричать,
Уйдя от раскаленного бега.
Ты будешь таким же, но завтра
Увидишь сиреневый лед.
Не смей его плавить!
Его правда - неправда.
А где-то чрево устало рожать, а грудь всех кормить.
И вот уже чья-то душа, как впотьмах,
Метается в поисках пяток, ей хочется быть!...
.. .Тело чувствует звук.
Мне это довольно легко дается,
Возрадуйся ж вместе со мной!
Сидишь и молчишь, как немой,
И где-то уже под землей...
Боже мой! Ведь это - квартира!
Я явно попал не туда.
Знакомый, зажравшийся натюрморт
Кормит голодные сны.
Свернул мою кровь липкий комфорт,
И дурно от правильных форм и суеты.
 НАЗАД 

КТО ВЫ

Все было, как в последний раз.
Заплатанные, бриты и небриты.
Отдав билет, вбирали в полость рта коньяк,
И вряд ли думали, что он последний.
Устав глотать, бродили по рядам.
Потом, отдавшись острым иглам звука,
Приятно удивлялись: «Что за мука
Могла создать подобные сердца?»
И наудачу вхожи в каждый дом,
Где вписка только взгляд, И лишь отчаяние
Способно угадать, где упадет
В глубоких сумерках хмельное бездыханье.
Их тишина, окутав до утра,
В огромном доме там, в Свечном, тепло и нежно
Проснется, чуть забрезжив, и как бы чуть дыша:
«Кому какое дело, что душа так рано и неистово запела?»
С рассветом, наплевав на распорядок встреч,
И в кошельке неся свою свободу, взбиваем кровь,
Она с утра как нефть. И вот мы по-хорошему здоровы.
И Дама Треф ломает бровь и спрашивает удивленно:
«Кто вы?»
 НАЗАД 

КОМУ ЭТО НАДО

Мы придумали новый мотив
Постановка верхнего лада
Позволяет нам делать то, что никто до сих пор
Не решался делать в упор.
Кому это все-таки надо?!
Изолировать старых вождей
Возведя их в статус судей, с ними нет потом сладу
Ну, кому это все-таки надо?!
И кто-то может идти
Но кто-то хочет стоять
На этом светлом пути, который не вспять
Кто-то верит, что все повторится, и все еще будет
Что ж, давай, теперь никто не осудит.
А мне надоели слова
Я уже не читаю газет
Я смеюсь над бессилием лет
Над бессмыслием лет.
Мне соседи нормальные дали совет - подлечиться
Но, увы, я не знаю, есть ли такая больница
Говорят, это международный секрет.
Излечит души больных .
Постановка верхнего лада
Но кому я пою свой мотив, того нет со мной рядом
Так кому я пою свой мотив?!
И, вообще, кому это надо?!
 НАЗАД 

КЕГЕЛЬБАН

Я начинаю работать, хотя работой назвать
Нельзя мое стремление понять.
Вино сопутствует мне, я излагаю в уме
То, что уже не смогу записать.
Да, я Смотрел сквозь стакан, и уже где-то под утро,
Я был безобразно пьян,
Но также, где-то в душе, я был чертовски рад,
Что научился играть в кегельбан...
Сон на рельсах зимой, светит Крест,
Я иду за водой и уже слышу всплеск,
Это падал герой.
От нуля, как стрела, да по желобу в кровь,
Миллион, как один, но в одном - не любовь.
Там, где терпение и рай, там звуки адовых труб,
Бубенцы на костях звонари отзвонят, кузнецы откуют.
Фотография света - вот еще один довод
К цепи, где все так непривычно.
Надрывают связки клаксоны, рвут меха, бьют стекло -
Вот вам повод к стакану «Столичной»!
Уже люди спешат к обеду, как волки идут по следу,
Бьют зайцев в октябрьских рощах,
Черепашьи доспехи долой!
Подающий в сметане священные мощи,
Сплетает венки племенам. На кого здесь глядеть?!
Мне играть в слова проще,
После недели игры в кегельбан.
Но где терпение и рай, там звуки адовых труб,
Бубенцы на костях звонари отзвонят, кузнецы откуют.
Так вот, я начинаю работать, хотя работой назвать
Нельзя мое стремление понять.
Вино сопутствует мне, я излагаю в уме
То, что не смогу записать.
Да, я смотрел сквозь стакан и уже где-то под утро
Я был безобразно пьян,
Но также, где-то в душе, я был чертовски рад,
Что разучился играть в кегельбан.
 НАЗАД 

КАПРИЗ

Что с того, что стало темно
И кто-то замрет, виня ожидание?
Ночью пустое через окно
Тихо скользнет, исполнив случайно
Свое обещание воздухом быть
Быть начеку и вовремя сдаться
Желтым ногтем строку бороздить
И по утрам в тишине удивляться.
Ночь, как забава, отчаянней сна.
Стоит ли спать, если в полночь начало?
Древний пароль к мышеловке ворам
Стал искушать самого зазывалу.
Лето прошло в иноземных цепях
Там же меняли любовь на пощаду.
Кто не мигая, сидел на гвоздях,
Душно тянув островную балладу.
Там с незапамятных медных времен,
В лютые дни, как сигнал к очищению
Красят в три кисти воинственный лен
Два конвоира, светясь от Волнения.
И улыбаясь, как маленьким детям
Свистом погнали всех бабочек вниз,
Чтоб показали садовое темя
Кротко исполнив последний каприз.
 НАЗАД 

ИСТИНА?

Истины нет. Зато есть сердце
Есть глаза и нервы
И каждый понимает по-своему
И видит, чувствует, судит
То, что пройдено было и пройдено будет.
Никто не может знать, как надо
Никто не может знать, как будет
Но каждый лезет со словом - надо -
Каждый хочет казаться умным
И всем показать, что знает, как будет.
Нет того, что знаю я
Нет того, что знаешь ты
Отправься назад - ты жертва страстей
Отправься вперед - не поймешь ничего
Ты хил и здоров, тебя нет мудрей
И вряд ли найдется глупей.
Вбив себе в голову, что полезней других
Требуешь больше. И я такой же...
Но кто учит нас? «Компетентный» старик?!
В ком истины нет, и совести нет
А мудрость вросла в казначейский билет.
Жми на лопатки, локтей не жалей
На красном холсте - план твоей жизни
А истины нет, есть разгул и запрет.
Но у меня есть сердце
Есть глаза и нервы
Но я не имею места.
И если слова из текста
Покажутся правилом племени
Не кричи, что найдена истина
Это неверно.
 НАЗАД 

ИСКЛЮЧИТЕЛЬНЫЙ БРАТ

Твой серый расклад, мой исключительный брат,
Колет иглой в налитой блажью глаз.
И в ночной непрогляд подневольный отряд
Присягает тебе на неверность клинков,
Всякий раз, когда ты чему-нибудь рад.
И вот, болеешь уныло от изъятия красок, от тоски пластилина,
От вина, что не пьешь, от неровной игры, от обилия масок.
Так, где же твой шанс, что едят каждый день?
Остался лишь опрысканный сад да старушечий плед,
Да потухший камин в деревянной тиши,
В самом логове бройлерных спин.
Так, где же твой шанс?
И, как бы ни было горько, я наблюдал,
Как крест служил щитом, держась пред заповедью стойко,
Как намечалась вдруг попойка, крест в вазе или на гвозде...
Гостям драконовым почет!
И было сказано мне, дураку - в начале было Слово.
Но кто ж теперь его поймет?
Насторожит тебя лишь уход Козерога, Дева будет стареть.
Рак попятится вверх, Но не свистнет с горы.
Водолей-слезокап не заплачет с порога,
Обезьяну забросив в кусты, сдирая руно с еще теплой Овцы.
 НАЗАД 

ИНОЯ КОХА

Вонючая лестница,
Мечтаний предел.
Солёная кожа
Вспотевших двух тел.
Подъездный роман,
Невзирая на смрад.
Два тела в углу
Входящие в ад.
А крыша приедет
Куда нужно ей.
Два тела укрыты
Надежно под ней.
Подъезд был их раем
На тысячу лет,
Пока не пришел управдом
И был включен свет...
 НАЗАД 

Зазеркальный пасьянс
Видит строгая дева.
Рейнский жук дразнит небо.
Возвращаемся в Хох-Якобсхейм!
Прочь, за мной из Керепеса
Перекрашенный феей, несчастный пострел!
Гонит северный вздох
Спелый солнечный газ,
Чьи-то соты текут измельченным кристаллом.
Раздавал чудеса с перекошенным ртом,
Шестьдесят девять раз
Перевернутый гном.
Остроготику выдал пафос мучений.
Съели «Мертвые души» пригоршнями в пепле
Натирая язык ожиданием смерти.
Фокус смены движений.
Кто вернулся с веселой войной,
Кто питался собой
Ради тлена, рискуя бессмертным.
Сон смотрителя теплый, как пим,
Поперек непослушный смычок.
Нелегко быть Твоим.
 НАЗАД 

ЗА УПОКОЙ

Луна бела, как глаз гадалки,
Душа черна, как питерская ночь.
И с языка закапал мед лукавый
(Боже правый!)
Всему виною нетерпение,
Освободившее меня от ига звезд,
Принесшее, отнюдь, не облегчение.
И в новорожденном поту
Пляшу под полную Луну,
Беспечный, глупый и хмельной
Вокруг меня тот непокой,
Что стороной обходит пьяного урода,
Что пляшет с полною Луной.
Хоть вбейте кол, я не отвечу,
Как страшно трезвым быть в бою.
И, как железный частокол «развлёк» свинью,
Пирам предтечу.
(Что я говорю?!)
И вот босой, да сам не свой,
В обнимку с чертовой красой,
С петлей на шее и желудке,
Спешу, как запоздавший гость,
К столу, с которым плохи шутки,
За светлый выпить упокой.
 НАЗАД 

БЫЛИ КАНИКУЛЫ

В жаркий день, во дворе, на лавочке
Я сидел один под каштанами.
Были каникулы.
В жаркий день, во дворе, на лавочке,
Сидя один под каштанами,
Я увидел свое полудетское детство.
В тот же день, во дворе, на лавочке,
Сидя один под каштанами,
Я увидел, как входит отрок Евлампий.
В этот день, во дворе, на лавочке
Я его слушал внимательно,
Но было жарко, ей-богу, и были каникулы.
Как-то днем, во дворе, на лавочке,
Сидя один под каштанами,
Я увидел свою жлобоватую юность.
И я не заметил того,
Кто заметил меня.
Два глаза в подъезде,
Черная кошка... Огня!!!
В жаркий день, во дворе, на лавочке
Я сидел один под каштанами.
Были каникулы.
 НАЗАД 

ВЫСТРЕЛ

Все не так, как у всех,
Из глумящихся арок вылетают сычи,
Усмехаясь в асфальт,
Обливая слюной сковородный поджарок.
Карабиновый сноб
Дозаряжен вуалью, подогретый свечой,
Застекленный седой, неразборчивой шалью.
Утомленный печалью,
Поднимается ворох плавниковых объедков.
И пеньковой медалью
Награжден будет выстрел по немытым кастрюлям,
Что случается редко.
Налегке, без оглядки, спадает одежда,
Как воинственный клич затихает в ущелье.
И красавец-невежа
Счастлив, как запах гильзы,
В бесноватом похмелье напевающий,
Нежа свою дикую память,
Притворившись дремучим, к восторгу злослова,
Мокнет на языке легкомысленной львицы
Незадачливый порох...
И все читается снова.
 НАЗАД 

Все твои гвозди, душу целуя,
Сыплются в прах от мужества боли.
Солнце уже не тоскует по взгляду,
Раны залижет дурман непокоя.
Выбелят кости - сделав упругой,
Мысль о свободе - символы роли,
Новая фуга медленно точит
Свежие борозды, пенясь от боли.
Тихо вращается треснувший глобус,
Спит в ожидании застывшем натура.
Пленный шалфей под крыло прячет голос,
Гнезда пусты, как лесов шевелюра.
А когда станет некому думать,
Все решится само, и поймется опять.
И на клирос пустой капнет, словно из лука,
И взлетит певчий плач, незнакомых позвать.
 НАЗАД 

ВСЕ ТАК ПОХОЖЕ НА БРЕД

А пусть эмигранты прорежут пазы на твоей спине,
Пусть в них набивается вата.
Ну, чем не подарок ко дню облысения?
Приятен вдвойне, подаренный братом.
И будут петься холодные песни, замершие песни.
Прихожане не в силах подняться с танцующих кресел.
Закончится, право не знаю, в гробу или цепью,
Но звонок так внезапен и шок устремляется влево.
Автоответчик не прав, у меня есть наследство.
Моей целью было идти с тобой в такт. Я иду,
Впадающий в детство.
Пост интригующих вен  - меняется дело,
Машина заправлена потом, дан старт.
Давно пора двигаться в такт, но что-то заело.
И чужая старуха взяла в руки язык,
Между плеч воцарился «покой». (Ржавый штык?)
Все ждали новый пояс любви,
Но родился новый немой.
Многоразовый доктор успокоит твою возбужденную желчь,
С ним прибудет артель отменных зрачков,
И свершится дуэль равноденствий,
Как форма изумительных встреч.
И все пойдет, как по маслу, чередуясь с тоской,
Хотя, что там тоска одного, когда вокруг столько птиц?
Но нутро изрыгает недобрый мотив
И неясно, что там еще породит этот блиц?
Но будут петься утробные песни, нелегкие песни. И как знать?
Сады Неоправданных Тайн расцветут бурной лестью...
Останется ждать, когда твой связной, скрытный, как паралич,
Возвестит о приходе коня.
Но каждый раз на вопрос: «Кого будут стричь?»
Я неизменно слышу: «Тебя!»
P.S
Какой знакомый ответ!
Но будет еще веселей.
Да, да, умерь мою прыть,
Все так похоже на бред.
 НАЗАД 

ВРЕМЯ В

Секундой позже умер старец.
Секундой раньше жил поэт.
Два мига встретятся едва ли.
Что станет с ними мы узнали,
Смотря в натоптанный паркет.
И предсказанию не веря,
Забыв припомнить, что оно
Моя достойная потеря,
А смех - печальное доверие,
Но веселит его вино.
Слезой победу замывая,
Невольно вспомнил о войне.
Награды взрывом расплескало.
И, как-то сразу, тихо стало
На этом праздничном одре.
Пробоину задраив паклей,
Мгновения мокрою стеной
Стояли терпеливой цаплей.
Иссякли не с последней каплей,
А, с раньше вытекшей водой.
 НАЗАД 

ВОЛЬНО

Мне вольно жить верхом на ветре
Пути наследуя его
По звездам вычислить рождение
И не бояться никого.
Мне вольно петь о винных струях
И даже весело мычать
Что в мире все чудно и чудно
Срывая с горлышка печать.
Мне вольно стать дурным примером
Для всех доверчивых подруг
Ряды пополнив браконьеров
В обход любви сезонных мук.
Мне вольно ждать от нетерпения
Когда воздержится оно 
От неуклюжих повторений
Для молчаливого кино.
Мне вольно спать в углу сомнений
И забывая про своё,
Где все идет без изменений
Идти к тебе, бросая все.
Мне вольно думать о потерях
Которых и забыть не жаль
Изобличенные в беседах
Усугубляющих печаль.
Мне вольно думать о последних
Которым первыми нельзя
Лишь потому, что среди первых
Их не последние друзья.
 НАЗАД 

ВОЙНА

Если это поможет тебе -
Сними с меня скальп.
Я отплачу тебе тем,
Что ослепну, как крот.
Мы виноваты лишь в том,
Что с утра перепутали всё,
И когда разразится война,
Превращусь в гололёд.
Команды исходят из разных по цвету углов.
Но углы - это признак жилья,
Так кого же винить?
Мы виноваты лишь в том,
Что забыли, о ком мы поем,
И когда потеплеет вокруг,
Станет холодно мне.
Кто запутался в её волосах,
Тому будет чем жить.
Но бой не утихнет, пока
Живых больше двух.
Одному из нас ни к чему
Выдавать себя за НЛО.
И когда упадут небеса,
Превращу себя в пух.
Нанесите на карту меня,
Я остался один,
И теперь победа моя никому не нужна.
Позывные подали в отставку, как только
Я взял свой первый аккорд,
И, поэтому дорого мне обошлась тишина.
Сон... такая же смерть,
Но кому из нас спать?
По заросшим ступеням дворца,
Встав со средней ноги,
Берендеи придут со свежей ботвой в зубах,
Но лишь когда небеса вознесут
Отработанный кокс.
 НАЗАД 

ВОДОЛАЗ

И ничто не предвещало появления водолаза,
Но приборы показали с полусфер утечку газа.
Накоплявшийся веками в животах еще при жизни...
Здесь все движется быстрее, чем мечтали мы с тобою,
Опоздавшие к футлярам будут все висеть на реях
Иль погонят к водопою?!
На плаву, в бездонной массе, очарованный скользит.
Ночь по графику и снасти он уже не различит.
Где-то здесь должна быть пристань, я ныряю и смотрю:
В тине тушу рвут на части, пропасть прокаженной пасти
Подставляя под струю. 
Завершен воспалительный процесс,
Все стали абсолютно съедобны.
Наука чиста и проста: над нами пусто, как здесь.
Направление зеленых дорог к парадоксу теплых котлет.
Их дым устремляется ввысь, для него здесь препятствий нет,
Обжигая стенки ствола, он проходит сквозь строй
Загнутых к верху штиблет, почерневших, некстати, зубов,
Белизны пенопластовых губ, в изумлении изогнутых губ.
Но все это может быть тоньше, чище, приятней на ощупь.
Но все здесь лишенные права сбрасывают кожу,
Как делает это змея, например.
И кто-то додумался снова спросить: «Не правда ли, сэр? Он спятил!
Он бредит!»
Но памятуя о тех, на поляне, без козырей,
Снова приходится врать лишь бы все ушли поскорей.
Белые раструбы люков задраены наглухо, вплоть
До отправления в путь. Но когда же придет пилот?!
Пора возвращаться в центр, там я стану новым плевком,
Центрифуга не даст мне стоять, и всем озабоченным центром конца.
Но кто измерил возможности глаза, следящего за рывком,
Сияющего алмаза на руке Водолаза - Отца?
Ведь ничто не предвещало появления водолаза,
Лишь приборы показали с полусфер утечку газа...
Вдруг толчок, и снова утро, и стволы стальных берез.
Закопай меня повсюду, закопай меня где хочешь!
Или брось...
У соцветий есть названия,
У названий нет призвания,
Быть соцветиями и пусть
Лабиринт седого ила
Станет домом крокодила,
Бесподобным, как верблюд.
 НАЗАД 

ВЗГЛЯД

Глаза, лишенные азов участия,
Напуганные фактом причастия,
Сидящие в роговом седле,
Зовут меня к себе.
Глаза, лишенные сна,
Помнят время хранителей тайн.
Нетвердой походкой вдоль древних стен,
Туда, где тайник перемен.
Время пьяной любви,
Время грошовых побед,
В сером потоке я,
Туда, где свинцовый привет.
Глаза беглеца не смотрят назад,
Бегущих приветствует страх.
И не было слов у бумажных кнутов
При виде моем, только - ах!
Оставив промокший ночлег,
Кто молод, тот может уйти
К живущим в стеклянных домах,
Стоящих на большом пути.
А безликие туманы льются,
Но глаза глазами остаются.
Искушение слишком велико
Посмотреть, куда не смотрит никто.
Взгляд, подхвативший тему,
Покидающую столбы,
В глазах парафиновой стервы,
Развлекающей умы.
 НАЗАД 

ВДОХНОВЕНИЕ

Ко мне вернулось вдохновение,
Возможно ль это описать? .
Есть в нем Его благоволение,
Когда я начал вновь не спать.
А по ночам мне раньше снились
Друзей знакомые черты.
Я их писал, они ж молились
О том, чтоб мы навек простились
На судном поприще души.
И навеваемые грезы
Запутались в седой копне,
Но благодарен я судьбе за то,
Что, не превысив прежней дозы,
Улыбкою на все угрозы,
Могу глотать познания слезы,
Предавшись мудрой старине.
И не вояж во славу братьев
Поможет мне прогнать тоску.
И уж совсем не горсть песку,
Подсыпанной в чан с соком ранним,
И ранним утром вместе с бранью
Ушло вчерашнее похмелье...
С полгода, как медовый Спас.
Определенно, в это час
Ко мне вернулось Вдохновение.
 НАЗАД 

В сумасшедшей эскадрилье,
Где полным-полно дельфинов
И зубастых крокодилов,
Вырос, лишь себе на радость,
Лживый рыжеликий стих.
Враз утихли в море волны,
Но гаснут в срок на небе звезды.
И 'бессовестные ноздри,
Взяв последнее дыхание,
Отрыгнули в небо дым.
И, напрасно, всей деревней
Рыли новые колодцы.
Только новые уродцы
Нарождались в черных ямах,
Под зловещий марш дубин.
И, обугленные солнцем,
Корчились в припадке гости,
Их светящиеся кости
Долго враждовали с тенью
Пламенеющей зари.
Канонада всхлипов, стонов.
Седой палач на грани жатвы,
И независимые клятвы
Падут кнутом на остроплечие
За предвкушение вины.
И вот сбылось! Невидим многим,
Неслышно плыл над головами,
Когда послушными снопами.
Но удержавши в горле стоны
Легли, в одежды белые рядясь.
И озабоченным явился наследник стрел.
Затем, смеясь, вокруг креста плющом обвился,
Цветами в небо уходя...
А в сумасшедшей эскадрилье,
Где давно уж нет дельфинов
И зубастых крокодилов,
Рос да рос себе на радость
Лживый рыжеликий стих.
 НАЗАД 

В сером мареве похмелья
Недоеденные шпроты.
Страх полёта, мрак веселья,
Обкудахтанное что-то.
Без причин уходит вечер,
Не спросясь, приходит утро.
Спесь молитвенную лечат,
Начитавшись Кама-Сутры.
Оживление тела портит
Парасхитам всю работу.
Прибавление в весе топит
Ожидаемое что-то.
Сердца бравый перестук
Пригодится в подземелье.
Есть ещё, однако, звук,
Перестук сердец похмельный.
Незакончен переход
От Луксора до Аменти.
Если я и гнал вперёд,
То затем, чтоб быть последним.
Да затем, чтоб пить вино.
Нр, отравой искушаем,
Ощутив ногами дно,
Оттолкнуться не мешает.
Так и буду шоколадом
Я в шампанском кувыркаться.
Что ещё, спрошу я, надо,
Как не в чаше той остаться?
 НАЗАД 

Где север завязан торжественным бантом,
Продвинутый ангел спустился с небес
Таким удивительным франтом.
Он топит снега и разводит цветы.
Ему не до сна, он занял полмира,
Дробя и смывая полезные льды.
А как мы молчим, знают лишь палачи,
Но им хочется знать: что же все-таки было?
Ну, как тут соврать?
И китайцу сказать о том, как ты мудр
Надо немного - знать китайский язык,
Плюнуть в морду Сварога.
Ангел землю раскрасил
Так, что некуда плюнуть.
Непечатным движением отметив конец,
Счел тихонечко сдунуть.
А всё гложет тоска
По серебряным струям,
По легчайшему звону,
По нектару забвения
И любви поцелуям.
 НАЗАД 

Дыхание солнечного зайца,
Живя в румянах позолот,
Играет с украшением пальца,
Которое немного врет.
Шутя над тайнами природы,
Которые являет сам,
Сулит несбывшимся богам
Принять назначенные роды.
Собой украсив все вокруг,
Светя сомнениям ненужным,
Искал себе последний ужин,
Оставив в поле теплый плуг.
Настало время без учета
Для объяснений вещих снов,
Для невзлетевшего пилота
И утешения новых вдов.
Свет, доведенный до отчаяния,
До мрака раскален опять.
Так вот, когда наступит утро,
Он станет лишь ослабевать.
 НАЗАД 

ДРЕВНИЙ ПЕРЕСМЕНОК

Срывает эполеты с елей
Серебряный гиперборей:
Безжалостный морозный змей,
Последний атаман метелей.
И в этот древний пересменок,
Звеня ледовою пальбой,
За белой радугой дневной,
Приснится огненный оттенок.
Всему оставленный слугой,
Капель горящую торопит,
И захмелевший воздух просит
Глаза наполнить синевой.
Ползет дымок медовой свадьбы,
Завидя лакомый узор.
Вот голый, столбовой позёр,
Макая в масло, ест оладьи.
Видны ли тонущие горы,
Как плавники огромных рыб?
Логичен аппетит Харибд,
Но не оправданы повторы.
Путеводители клянутся,
Что все увидят чистый край.
Но сколько раз не умирай,
Забудут всё, когда проснутся...
Свисают золотые косы, •
По ним карабкается пар
Ро.сой безмолвия и ... чар,
Успев задать свои вопросы.
 НАЗАД 

ДРУГУ

Сколько светлых дорог
Легли зебрами улиц?
Что же ты все молчишь,
Улыбаясь и жмурясь?!
Ешь сверкающих устриц,
Объегоренный друг,
Свой единственный сад
Старомодный Везувий,
Раздраженный трезубцем
Приобнял, словно брат. 
И пошел спелый дождь,
Намывая гостей!
Он болезненно рад,
Что не стал вольнодумцем.
В сорок белых свечей
Растворимая злость
Выжигает себя изнутри...
Все смеются.
 НАЗАД 

ДВЕ ПОЗЫ

Тень в облаках, лучи свернуты в кольца,
Лица не злы. Из родного предела
Бодрый кустарь из среды добровольцев,
Выпив свой яд, выгнал чёрное тело.
Выгнал туда, где мечты-незабудки
Капают звонко на жёсткие пряди.
Эхо скользит, оторвавшись от дудки,
Свистом бича в разбежавшемся стаде.
Вдруг, отдышавшись, коснулось несмело
Тела, принявшего сразу две позы:
Лотоса, прячась среди асфоделов,
Аписа, в пыль затоптавшего слёзы.
Молния вздрогнула, взгляд прижигая,
Светом обдав круторогого бога.
Огненный стрепет в дымчатом рае
Топит в Сихоре урей-недотрогу...
Светел и тих лепесток безмятежный,
Взгляд одинокого прост и свободен,
И облетаем стрекозами, нежный
В бурной среде, как четверг бесподобен.
 НАЗАД 

ДЕТЯМ

Спит одиночество в углу.
Фантазий под подушкой ворох.
То в грёзах, то, как наяву.
Спит одиночество в углу,
И каждый день до слёз с ним дорог.
Спит одиночество в углу.
Торчит забытая заколка.
Я эту девочку люблю!
Спит одиночество в углу
С глазами хитрого лисёнка.
Спят одиночества в углу.
Красивых снов я им желаю,
Любви, аж через не могу.
Два одиночества в углу 
Во мне покой предвосхищают.
 НАЗАД 

БОЛЬ

Где боль моя? Свободна?
В эту, грозящую расплатой осень,
На плахе сыгранный балет.
Он в самый раз, без репетиций жадных.
Я вам спою на бис однажды,
Но это будет только раз.
И два беспомощных крыла
Взмахнут мне на прощание - с Богом!
Как жаль вас всех, как жаль себя,
Что лжив и омерзителен успех,
Когда в ошейнике ты строгом.
Тут, как на грех, дрянной комар
Меня отвлёк от казни,
Пищавший перед тем, как кончить бал:
«Спой мне, как прежде,
О том, как ты лишился страсти,
О двух беспомощных крылах,
Двух перекладинах надежды,
О том, как тридцать лет бесплодно прятал боль,
И на вопрос: где боль моя?
Услышал вздох - свободна».
 НАЗАД 

В НЕВИННОМ ХРУСТАЛЕ

В невинном хрустале нет воли серебра.
Вокруг скорбят безмозглые народы,
А я - веселый гость, непрошенный пассат,
Как цепь моя длинна! И я гнедой природы.
В сочувствии любовь - спасение,
А что касается меня...
Струна надежней с канителью.
Я провожаю пустомелю.
Он уходит - мне легко.
Нырнув, ощупываю дно,
Такой фарватер мне подходит.
Взамен причудливых видений
И беспардонной летней тени,
Прибудет балаганный строй
Приятных, призрачных сомнений
Природы прерванной кривой.
Ревут белугой имена. И тишина...
И только лешего дыханье.
Развесив, сохнуть в небесах
Зеленых прядей чудеса
Вдруг, кое-где, да всплещется русалка,
Чаруя и пугая тленнокожих,
Смеясь, поет вечнозеленая нахалка.
Семь строк знакомого Писания
Не скроют тягость ожидания.
Наскальным граффити даря
Невиданное оправдание,
Узорных промыслов продажных,
Блеснув слезою хрусталя.
Искрится взорванный пунктир,
Позор ногтями соскребая,
И Одигитрию прося
Молитву плача, надрывая
Ползет к мортире канонир,
Безногий поползень несчастный.
В стволе торчит колчан напрасный
С мечтой-запиской: «На Памир!»
Но взгляд любви окрашен в красный,
Мишень олицетворяет тир...
 НАЗАД 

В просторы нежных откровений,
Тревожа барышень невинность,
Я ухожу, ища мгновений.
И сердце радостных сомнений
Мне дарит прежняя наивность.
Цветам оставлена роса,
Росе дано лишь отражение.
Так, горизонта полоса   
Сближает вечно полюса,
Слепого образа видения.
В немой беспомощности, право,
Все бесподобия равны:
Вся бесполезность гордой славы,
(Забавы с долею отравы),
Наследства будущей вины.
Когда покорность не случайно
Подносит анекдот, как уговор судьбы,
Ликует дух, глаза печальны.
А сердце в праведном молчании,
Прощает казнь своей любви.
 НАЗАД 

ВЕЧНЫЙ ПОКОЙ

Вечный покой тем, кто не спал.
Левой ногой на пьедестал.
Там, в облаках, вряд ли светлей,
Бежевый луч в танце зверей.
Светлый полёт мух и стрекоз,
Мимо летящих к зловонию роз.
Мается лев в дикой тиши.
Два ноля вверх - это движемся мы.
Красные львы жгут облака
В вечном огне восходящего сна.
Там на кресте теплится жизнь.
Я слышу вздох... Аминь.
 НАЗАД 

В САДУ ЛИКИЙ ПАЙ

В саду разноцветных камней
Бикфордова змея
Бычки в скипидаре, тигры в яслях
Хозяйка летит на метле.
По булыжной дороге гремит
Колесница прискорбных Сестёр
Рядом с лошадью волк, перед Господом полк
Смысла нет исповедовать всех.
И нет надежды на то
Что всегда будет то
Пока колодезный крокодил
Следит за движением ног, за движением глаз,
За количеством фраз.
Откажись от кусков, откажись от клыков
Наступают кошачьи дни.
Уже хитрая тварь в дорогих сапогах
Восседает на лоне любви.
А когда-то здесь найден, был клад
Потом был посажен сад 
Теперь позабыт и распят, обошлось без брехни.
По количеству снов превосходят сов
Тени спелой зари.
А я хочу сойти с ума
Чтоб не видеть ничего
Чтобы ты заменила мне меня
Стук колес и шипение змей.
Чтоб потом целовать врагов
Чтобы к морю по утрам выбегать без штанов
Чтобы пиво тогда, когда совсем
Не хочется пить.
Но мой язык уже обучен словам
Моя душа для того, чтобы петь
Меня касается то, что касается вас
А вас касается двуглавая плеть...
Из гнезда упадет удод
У колодца Святейший Синод:
«Открывай, сынок, люк, пальмы просят - Слезай!
На волне твой единственный друг».
«Молодой крысорел Ликий Пай
Кормит лягушек зерном
Мечтает лететь в Китай, а там...»
А там, в саду разноцветных камней
Бикфордова змея
Бычки в скипидаре, тигры в яслях
И летит незнакомый нам зверь.
 НАЗАД 

ВОВА - КАЙФУЮЩИЙ СТРАШНО

Я - Вова, кайфующий страшно.
Мне двадцать семь лет, но это неважно.
Важно то, что я - Вова, кайфующий страшно,
Что моя голова опечатана дважды,
Помноженная на пшеничные зёрна,
И моя золотая, законная герла
Ничего не имеет против того,
Что я - Вова, кайфующий страшно,
Что мне двадцать семь лет, ей это вовсе неважно.
Важно то, что я - Вова, кайфующий страшно,
Хоть моя голова опечатана дважды.
Пусть моя голова опечатана дважды,
А я - Вова, кайфующий страшно!
Я - Вова, кайфующий страшно!..
 НАЗАД 

ВОДА - НЕЗЛОЕ БОЖЕСТВО

Вода - незлое божество
И самый лучший шпион.
Совершенна, мудра.....
Но злые губы прошептали:
«Отведай мартовского льда,
Потом в постель - шуршит фольга
На месте простыней шелковых,
И только с неба пыль-мука...
Запрягши майского жука,
Волшебник, плеть свою браня,
На землю тихо то посмотрит,
То что-то скажет втихаря.
Ему евангелист Лука
Лечил отшибленную память,
Когда он был И. О. царя.
Меня ж зовут предать кого-то,
И после долгих искушений
Я предаю и отражение
Мне говорит, что это я
Предал, всего лишь, сам себя
На радость пьяному индейцу.
Он даже размышлял в стихах,
А что она? Глядела молча, теребя
Мундир казенного гвардейца,
Пропитый в пятницу с весельем,
Он в понедельник злым похмельем
Вернулся к торгашам с утра,
Исполнив то, чего нельзя
Исполнить будет очень долго,
Едва касаясь слов губами.
Так ждать царя?
Так можно помешать любому ожиданию,
Две тысячи лет прогрезив наказанием,
И нагрешить, не забывая впопыхах.
Так лучше страх, чем огонь, выжигающий страх,
(Тавро обиды утонченной)
Все помнит, глобусом крутя,
Артиллерист непревзойденный,
И месть-голодная змея,
Глотнув свободы, мягко, тонет,
Успев в начале января мишень с мишенью познакомить,
Водой проникнув в закрома.
Застыла в мокром ожидании
Измены мартовской, слеза.
 НАЗАД 

ВСЕГО ОДНА НОЧЬ

Всего одна ночь на островах.
И вот уже тени ползут.
Их жесты в руках,
Их порох в мешках.
Тогда, как время не имеет права на сон,
Видя восход и закат,
А наверху голый зад отсчитывает,
Что по праву его.
Все это наотмашь в грязь,
Где мухи вьются над язвой, облизываясь.
Извинясь, ступайте домой.
За горой будет сад, за горой будет смех.
Ночь без любви, выстрелы вверх.
Оглянись у последних ворот,
В поле осталась рожь.
Сзади трое святых подошли ко мне.
Моя душа, как сопливый ёрш в их руках,
И я бежал от них, как от ладана чёрт...
Ах, как был я не прав...
 НАЗАД 

ГОРДЫНЯ

Давно сельский ангел, доивший грозу,
Принес нам кувшин росы.
Она отражала меня, как огонь
Последних отрядных костров.
Я видел себя, уходящим под хохот,
Упавших от смеха чертей -
В переливы цветов леденящей капели
И безмолвия чуда другой стороны.
Гордыня грузилом утянет наживку
На дно усатым сомам.
Среди твоих кущ, вопреки твоей пользе,
Израсходован страх.
Поминутно цепляясь за Монгольфьер,
Стремится взмыть в небеса.
Осторожность мешает не видеть засаду,
Когда задача предельно проста.
Так стоит ли думать, что Афиноген
Исполнит статический долг.
Приняв предложение духа метлы,
Исполнить свинцовый бильярд.
Так девушка плачет, надев паранджу,
А затем, смеется под ней.
Так, спетый не вовремя, свадебный гимн
Торопит дежурный обряд.
Свобода бурлит, заключенная в колбе
И колба эта вольна
Разбиться, в свободном падении слиться,
Со взмахом чьего-то крыла.
Запаянный вовремя выход докажет,
Что сколько за нас не решай:
Не найти в поле ветра, не вырубить слова,
Не пройти огородами в рай.
Всё готовится в нас и исполнится там же,
Кому сколько дано.
Пустоцвет ляжет в книги, теряясь в томах,
Закрывшись прозревшей тоской.
Из ягод прольется дивный нектар,
Веселя задремавшую ночь.
И только то, что меж ними протиснется в сад,
Прочтет своё имя, строку за строкой.
 НАЗАД 

ГОСТИ

У меня впереди целая ночь,
Но я не знаю, с чего мне начать.
Пожалуй, я начну с того,
Что укажу на дверь непрошенным гостям.
Эти гости приходили ко мне всякий раз,
Когда я бывал хоть немного богат.
И я, в общем-то, для них ничего не жалел,
Но каждый из них был бы смерти моей рад.
Мне надеяться из них не на кого.
Но они, как никак, все же гости мои.
И хотя я вовсе не звал их к себе,
Но, почуяв кровь, они сразу пришли.
Я должен напоить их, накормить и развлекать,
Короче, они гости, я должен суетится.
Но я еще не знаю, с чего бы мне начать.
Приходится моим делам опять посторониться.
Поневоле, слыша их какой-то бред,
Я постепенно ловлю себя на том,
Сколько раз я видел в своих снах твой портрет,
И неплохо бы сейчас оказаться вдвоем.
Я чувствую себя не в своей тарелке,
Мне надоели эти наглые гости.
Но у них такой вид, будто не понимают,
Что мне нет охоты отвечать на вопросы.
Ведь впереди у меня целая ночь,
Но никто не знает, что мне предстоит.
А я еще не знаю, с чего мне начать,
А время идет. О, да, время летит.
 НАЗАД 

ГРЕТА

Дай оттянуться светом,
Хочу нагреться летом,
Росой, босиком, лозой,
Спящей в овраге Гретой.
Это печаль, это боль, это страх,
Это радость, как герб: поражение и волшебство.
Задев любую из струн в декабре,
Весной, на праздник Вербы, снимите кино.
Дикарей натрите воском,
Попугаи отслужат в пехоте,
Декорации будут ночью,
Но кроме нас, здесь еще Грета.
Но что ей здесь надо? Чего она хочет?
- Положите в чехол то, что пело,
Поставьте свечу тому, что летело,
Съешьте соль, печень, уголь, язык,
Допейте бензин и ступайте на крик,
Пока не пришли факиры.
А я не хочу быть судьей,
Я останусь в эфире.
Они отрубят голову ветру,
А вы не дайте вину остыть,
Назначьте свидание Грете,
Она достойна любви, не бойтесь любить.

Тонкий стебель и толстый ствол.
Один в другом, они вдвоем.
Поднимаю глаза - я один. Что с садом?
Рядом стебель и ствол. Или я рядом?
Господи, кто я?!
Не знаю. Я уезжаю...
Крыша едет в сторону Египта.
Эй, мужик, заводи мотор,
Подвезешь персонаж манускрипта,
Держите крышу! Расплескаете гной.
О разговоре нашем ни слова,
Ради вас я могу еще быть,
Но несчастная Грета - она уже спета,
Меня разбирает смех, кого мне любить?
Тонкий стебель или толстый ствол?
Но один в другом, они вдвоем.
Поднимаю глаза - я один. Что с садом?
Рядом спящая Грета! Или я рядом?
Господи, кто я?!
Не знаю. Я уезжаю.
 
Крыша едет в сторону Египта,
На четырех колесах заехать за мной
Не поленились веломальчиши,
Держите крышу! Расплескаете гной.
Крыша едет в сторону Египта,
Тринадцатиголовая едет за мной,
Молчаливая, безумная свита,
Держите крышу! Грета едет верхом...
 НАЗАД 

ДЖЕЙРАН

О, ты теперь похож на джейрана
Пеннокудрой волны!
Крокодилы зеленых руин океана, увы, не смогли,
Но вольны еще править хвост, делать спину,
Но посидят, подождут, а как захочется жрать,
То начнут есть резину.
А ты и впрямь похож на джейрана!
А жена твоя - обезьяна.
Ведь ты помнишь, как она во мне все что-то искала?
Теперь поди уже перестала.
Ну да, ведь я не похож на серьгу в жирной мочке,
Впитавшей восторги и стоны, и пот с мокрых плеч,
Где на персидских коврах отголоски ночи.
И ванну грызет зацелованный ящер,
И печь не похожа на печь,
И в дальних покоях живой еще пращур,
И стены с трофейным Священным Писанием...
А плата за все скупым лобызанием,
Небрежным кивком. Вот лжебоязнь за невесту!
«Не дай божок» повод дать местным повесам.
Вмиг буквы, как мухи облепят бумагу,
И попомни слова - перекраситься стягу.
Но хотя ты похож на джейрана пеннокудрой волны,
Все фонтанные львы, как страницы Корана
Читают твои следы. Так что намерен ты делать? Бежать?
Напрасно. Порода не даст тебе скрыться в пластах. Драться?
Но тогда придется рассчитывать лишь на свои рога
Да на язвы всякого сброда, но
Гляди, чтоб остался последний патрон.
Кстати, они ждали тебя у парадного входа.
Ты же, как бы не зная о них, как обычно, на яхте
Ушел за кордон. И теперь ты похож на джейрана!
Эй, королева, плесни из ангара
И будем квиты надолго с тобой.
Пока наши кресты не обнимут друг друга,
Под восторженный рев полоумного друга.
Р.S
Но если ты хочешь, то давай он как-будто бы
Будет молчать. Что, станет легче?
Ведь звук, всё-равно, остановит нас всех,
Обвивая хилые плечи.
Мы скорее сопьёмся, чем сможем уйти,
Нас достаточно вызвать на бой.
Но, Ваше Величество, (примите мой стёб)
Я не из тех, кто верит во всё.
 НАЗАД 

Да и не фальшивка ли это письмо?
Ведь в нем все так мягко, как плюш,
Не сказать бы больше. Да и кому теперь здесь говорить
О том, что порой мне казалось,
Как в перерывах Святой Петр ходил вниз покурить?
О том, что сошел я с ума,
Что остался чуть сзади,
Что бывают и мне репетиции влом?
Но когда так бывает, я торчу от канкана,
И не смейся, я плачу, когда пуст мой дом.
Впору взять и уснуть дивным сном наркомана, но,
Почувствовав вдруг, как чешется рана,
И зуд этот мне напомнил вино,
Я решил подождать середины нисана,
А уж там поглядим, кто есть кто.
 НАЗАД 

ЛЮМ АБРАКОТ

Крыльями правит дьявол. Смеется!
Впереди одни только ямы и воздух,
Начинается дождь.
Чертыхается летчик. Плюется.
Проплывает мимо пескарь.
Думаю, что не один.
Светит хвост серебром,
Любопытен, как все.
Ветер слишком самоуверен,
Им займется листва.
Мы, тем временем, будем сидеть.
Холодно здесь, не выпить ли нам... стекла, а?
Повод найдется для всех,
На весах уже чей-то плавник.
Ожидающий всех,
Стол огромный, как нерв.
Во главе стола - ни при чем.
Не помню, как его звать,
Не вижу лица его,
Не знаю, кто его мать.
С+ ним говорят наизусть,
Все делают, чтоб не «а то».
А он надежен, как лед, верен, как волк,
Ведь он командир «Ни При Чем».
Но это еще не совсем,
А это уже не фонтан!
Тот командир «Ни При Чем»
Летит вслед за мной, грубя облакам.
А внизу, на болоте, высохла грязь.
Послезавтра, то есть, вчера
Мухи едят пауков, по причине: не ползай не там!
Вероятно, их первый улов.
Спускается глупый-преглупый пилот,
Любитель поесть.
Возит невод с собой. Расправляется сеть!
Имя вспомнил...
Люм Абракот!
 НАЗАД 

ДЕФИЦИТ ЕДИНОЙ МЫСЛИ

Здесь середина, здесь глубина,
Здесь столько звуков и одна причина -
Дефицит единой мысли.
Смещенный с центра - попробуй встать!
Мы все творцы, ни дать - ни взять.
Локти к бою, вот гонорар.
Грызитесь крысы, ну а я скипаю!..
Тут есть начало, тут есть конец.
Но тех, кто слышит, я предупреждаю:
Былая рвань стоит за то,
Чтоб кайфовать, особо не вникая.
В сценарий тех, что ведут нас всех,
Причин после себя не оставляя, таких как
Дефицит единой мысли.
 НАЗАД 

МОИ МОЗГИ

Мои мозги - это вчерашние
Прокисшие щи, того гляди
Заквакают лягушки в этой тиши,
Появятся вши.
Назойливые мухи над помоями вьются
И кто идет мимо, все плюются.
Сверху пленка насохла и солнце палит,
И кошмарная вонь така-а-я стоит...
 НАЗАД 

Мой сосед, завернутый панк,
Что он хочет, я-то знаю, а те, что вокруг
Вряд ли знают о том, что не вдруг
Захотелось ему море крови.
Не чужой, но своей,
Делом собственных рук.
Кто-то сдвинул брови при виде отбросов.
Такие взгляды, в свое время,
Ощущал сам Утесов.
В кайф идут разговоры о козлах
Тех, что держат весь мир
На корявых рогах.
Увидев, что море уже в самой квартире,
Он вел себя, ей-богу,
Прямо, как в тире.
Но вместо каждой головы
Вырастали две новых,
Плюс руки живых, но уже безголовых.
 НАЗАД 

ХИППИ

Мне дали этот воздух,   
Прибитый к четырём стенам.
Сказали вслед: «Живи!
А, впрочем, думай сам!»
Я нарисовать хотел
На серых стенах цветы,
Но мне сказали: «Запрещено!»
Стали бить меня по рукам, скоты.
Мои мечты предельно ясны-
Чтоб было меньше льда,
Сейчас нужнее всем тепло,
Любите без стыда.
На клумбах не топчите жизнь,
Та жизнь мудрей, чем свет.
На вечный ваш вопрос даю
Затёртый вдрызг ответ: «Я хиппи!»
Но солнце светит отнюдь не всем,
Я бы мог это вам доказать,
Но на фирменном бланке карандашом.
Я вынужден вам не мешать.
А потом была очень длинная ночь
И крик болотной выпи.
Я видел во сне много людей,
Они повторяли за мной: «Я хиппи!»
 НАЗАД 

ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ, УЧИТЕЛЬ?

Я, сразу как пришел, стал рыть землю.
О, такими темпами, пожалуй, я буду первым.
Заточил всем зубы, сказал: «Грызите!»
Они грызли, а он задрал кверху нос,
Не зная, что будет еще один вопрос:
Что же дальше, учитель?
Форма ума есть крутая спираль.
Звуки монет ссыпают в резервуар,
Идет перемещение в желудок.
Ублюдок не поймет, что он всего лишь обитель,
И что на каждый день есть справедливый вопрос:
А что же дальше, учитель?
 НАЗАД 

ЭКЗЕМПЛЯР

Я поднимаю занавес, я вхожу в цирк.
Отовсюду огни, отовсюду крик.
Кричали не мне, это сразу понятно.
Кричали тому, на ком трупные пятна.
Их не так уж и много, зато они могут ждать,
Но все повязаны тем, что научились стрелять.
Приноси жертву в срок, слева направо закон.
А кто же он? Да никто, Ьн тысячу лет ни при чем!
Но кто его видел, тот не сможет забыть.
Он способен убить, но не готов воскресить.
Он относительно молод, но довольно стар,
Он уже юбиляр, а я всего экземпляр.
Мое слово символ, его слово - закон.
Эти цепкие пальцы ощущаю нутром.
Его черный ящик, как восточный базар,
У него именины, я на них экземпляр.
Его подруга крепка, его тень при нем,
Но он вывешивал флаг и знает, что почем.
Она свирепа в любви, у нее пять сердец,
Так что, если полюбит, всем нам конец.
Святая мама! Лезь под стол.
Он уже проиграл, теперь он козел.
А кто же я? Только не юбиляр.
Моя хата с краю, я немой экземпляр.
 НАЗАД 

Он стрижет наши души
Он парикмахер наших душ
И нет ни одной заросшей души
Ведь это сулит крутые гроши.
Он продает наши души
Он заполняет ими всю сушу
Одновременно он покупатель
Но после пяти он может быть просто приятель.
Он не принадлежит никому
Он сам по себе, они сами по себе
Но семь, целых семь человек
Везут его на своем горбу.
Они бывают равны всего два дня
Пятого и двадцать пятого
И никто не заметил вокруг такой лажи
Ни ты, ни он, ни она, ни я.
Но друзьям-начальничкам уже снится по ночам
(И это будет хорошей школой)
Проникающий голос отовсюду:
«Не плюй в колодец, дурак, пригодится!»
А он говорит, что мы все придурки
И недостойны высоких степеней
Но его пеленгатор лезет из кожи
Понимая, что дела на делишки похожи.
 НАЗАД 

В стране гуляет перестройка.
За перестройку я горой.
Согласен я на неустройку, но
Застройку кладбища - долой!
Долой излишки и нехватки.
Все в норме? Да, все так. О' кей!
Кооперативные палатки.
Есть все! Ништяк, ходи балдей!
Шаги, привыкшие к проблемам,
Едва встают на светлый путь.
Сюда б всех тех, что море по колено.
Увы, лихое время не вернуть!
 НАЗАД 

 
Он идет на всех парусах
Перед ним океан, рядом с ним Патриарх
Полный день на ногах
Он идет на всех парусах.
А веселый проспект воспевает любовь
Ярким облаком вслед посылает пинок.
Заросли чистой листвы
Солдата манят на покой
Целый день на казенных ногах
Он идет на всех парусах.
Но крылья давно уже в небе
Я жду, когда согреются руки
Но сегодня не будет весны на рассвете
Накрой эти руки стеклом.
Так вот моя жизнь!
Клянусь, в ней кое-что есть
Все, что в ней было так мало
И то, чего уже не счесть.
Я повернусь к лесу стаей
Стану к Солнцу лицом
Незатейливые переливы света
Пугающие новым концом.
Что ж, я займу свое место в огне, у трона
Мужеподобных принцесс
Но без единого стона.
Мама, кто сегодня Бог в законе?!
Знай, я иначе просто не мог
Из конца в конец, я целый день в загоне
Мама, где моя сотня дорог?
Я уже не чувствую боли
Мама, я давно устал от побед
Сыт по горло я братской кровью... мама!
 НАЗАД 

МОНАХ

Время носителей слов из пустого в порожнее ушло,
Увеличив в объеме вокзал под названием «Белые ночи».
Вселяет надежду запах полыни,
И огромные камни Великой равнины перевернуты.
Под ними лишь черви,
Я увидел их первым.

Ведь по полям уже ходят грачи.
Кричи, что это не так.
Может, нужен кому-нибудь этот пустяк,
А раз так, я делаю шаг.
В местной игре высокие ставки,
В здешней конструкции все вставки плавки.
Уже дали ночлег поколению тайны добрые Главки
И теперь мы все считаем канавки.
Были советы - доверься китам,
И если язык непонятен, то виноват в этом сам.
Но если верить словам, он расправил плечи,
А, иначе, навряд ли б мы вышли из сечи
На берегах Красивой Мечи, Москвы-реки, Невы.

Я видел, как длинная плеть
Красивой походкой гуляла средь нас.
А, между тем, мы хотели только лишь петь.
Сквозь обернутые в металл плевки,
Дорогой, идущей Туда,
Брел капитан Великой реки.
А посреди дороги стоял босоногий,
Нищий, богатый, сильный, убогий монах.
И тогда он сказал ему в сердцах:
«Монах, очищай нас от скверны, верни наше имя!»
Но только в нас всегда что-то молчит,
А в темноте надрывно кричит птицей чья-то боль.
Это священный прах, но, где-то в домах, остался венец,
Идущий на свет прямо сквозь стены.
И жаль, что не вовремя Порваны вены.
Я вижу выход! Прекрасно, это конец...
...Он, вроде бы, рассказал небылицу,
Но это больнее, чем острые спицы,
Плавно входящие между ребер,
Приказывая приземлиться,
Нарушающие законы природы...
 НАЗАД 

МЫ УШЛИ

Мы ушли, чтоб придти потом наверняка,
Чтоб не было стоптанных слов,
Чтобы руки твои не боялись гадюк,
Когда лезут под камни, когда верный каюк.
Лишь бы больше огня, чтобы видеть их всех
(Чтоб уж наверняка...)
А зверогласные несогласны с тем,
Что укрыто тело от укусов гнусов.
Пляски мертвых душ близятся к концу,
Дружным хором: «Почему?
Костоломов в оправе лютой нежности
Впечатляет вид лишь конечностей?»
Души сломаны наглухо у тех, кто шел
Без огня туда, где туман густел.
Предлагали БАМ - бесконечный он.
И еще, так сказать, дом заплечных дел,
А там, на кону всегда чья-то кровь,
Есть еще любовь... механическая.
Работа, слава Богу, не умственная,
Исполнитель слишком прост для сочувствия
К ближнему своему, соседу по календарю.
Нам бы только загон, остальное все есть,
С остальным нет проблем.
На обиженных воду возят с утра,
А после обеда начнется пора панибратства,
Всесоюзного братства.
Кто-то справа нам машет,
Может тоже трудяги?!
Государи в масштабах шараги!
 НАЗАД 

УРА!

Ура! Меня вышибли из школы,
Я больше не учусь.
В день пострижения задернуты шторы
И я никуда не мчусь.
Спокойна обитель, достаточно света.
Мы будем смиренно ждать
Пришествия миссии нового Света.
Я беру в руки календарь,
Моя совесть чиста.
Ура! Нет привычных халдеев,
И лживой истории нет.
Кто распростился с певучей аллеей,
Как собака нюхает след,
Кто всю жизнь разорял пчелиные ульи,
Того не простит молва.
У того, кто добыл себе хлеб насущный
Ударами бича - да отсохнет рука!
А теперь мы, конечно, сами не будем
Жить отдельным гуртом.
Что обещали, сделаем сами,
Не надо гонять нас кнутом.
Вы смеялись открыто, до боли в лопатках,
Стоял колокольный плач.
В директиве быть не должно опечатки,
Но когда появлялся палач, вы смотрели на нас!
 НАЗАД 

ОЗЁРА ТАНЦУЮЩИХ СТАЙ

Положи мне на сердце лёд,
Выдави мне глаза.
Я уже не смотрю вперед,
Но я могу сгореть дотла
На Озерах танцующих стай.
В ночь третьего дня, у подножия горы,
Тени, песок и Луна.
Просьба: не трогать нас никого.
И, зажмурив глаза, мы проходим сквозь строй
Поющих скал, ожидающих май скрипучего льда,
Под которым покоятся .
Озера танцующих стай.
Плывущие в пирогах раскрасили джа,
Но не знают, чем кончится утро,
И чем можно заняться с утра никто не знает.
Чем можно заняться с утра?
Наше время давно истекло,
Даже я не знаю, о чем мы поем
Но спустя десять лет я стою на своем:
Мой танец можно видеть каждый день
В механическом саду, сквозь железную дверь.
 НАЗАД 

ОБЫЧНОЕ ЗАНЯТИЕ

Обычное занятие на троих
Забыто за углом, в тесном боксе.
И непонятные мелодии строчим
С непонятым узором, непонятны вовсе.
Тверда рука и верен стол,
Но мысль тревожит,
Вдруг кто-нибудь нас не поймет?
Ведь это может.
Я зарываюсь в пепел.
Вот проклятие!
Но в жизни есть одно обычное занятие.
И разум, опоздавший не заставишь верить.
В нем нет замков (и нет ключей),
Есть только двери.
И пусть высот ушедших, ход не должен знать я,
Отдайте мне мое обычное занятие!
 НАЗАД 

Густеет воздух, словно вышит
И свет колеблющийся дышит
В недосягаемой руке.
Покоится  печать не мне
Необязательного цвета,
Невыразительность при этом
Прощается уже вдвойне…

Здесь, что ни дерево, то идол… но,
Глядя на него, не так глупо молчать
Я всё хорошее здесь уже видел
А всё плохое обещали достать.

Вместо меня гербы и мембраны 
Но, как не гербись - всё широкий в кости.
Все эгоисты ушли в балаганы,
Все остальные готовы уйти.

Там, в налитые глаза мандаринов,
Сыплется пение глиняных птиц,
Искрами брызжут пачки павлинов,
Кончится всё искривлением  границ.

Как сказал колченогий Гарринча:
- «Все узоры рисует змея.
Если станет всегда так, как нынче, 
То змея превратится в меня. »

И теперь мне не важно, чей праздник.
Этот праздник  во мне каждый день.
Говорят, что один добрый классик,
Натянул даже тень на плетень.

Научился ставить капканы
Вслух читать привозные стихи.
Расплетать неземные арканы,
Рыть в постели глубинный смысл.

Завтракать то огурцами,
А то вовсе жгучим стыдом.
До обеда пить водку с гонцами,
После ужина – с давним  врагом.

Изнурившись сознанием  Кришны,
Перестал торговаться с рукой.
Всё знакомое кажется  лишним,
Всё забытое взято с собой.
 НАЗАД 

Если ты придумаешь меня
Враг осиротелый
Первое звено цепи незрелой
Назовёт невесту для тебя.

Губы у неё, как у тоски
Непонятна речь, но ясен тон
Правый глаз спокоен, левый чист
Волосы – тбилисские дожди.

Птица на спине с часами 
А в руках  большие зайцы
Ходят медленные братья
С побелевшими глазами.


Ходит сонный зазывала
Меж рядов коней педальных
И граненым прейскурантом
Брезгует, как женским взглядом.

Вялый донор смотрит в небо
Разглядеть врата пытаясь
Разразившись ранним бредом
Всё святое проклиная.

А небесный свод разрезан
Словно праздничный пирог
Невод мудрости отпетой
Цедит наш переполох.


Когда душа уймет свои одежды,
Торопит выдох ржавый огонёк,
И слышен стон усталого невежды,
И в бесконечность рвется мотылёк.

Приходят те, чьи мысли из виссона
Льют каждому вино и говорят:
- «Смотри, как правильно молчит икона,
Не утомляя мимолетный взгляд.
Пусть он в тылу очерченного круга,
Пьет день за днем духовный квас,
Ему достаточно того, что есть сейчас,
Он не забыл взаимного испуга.
И дай вам Бог терпения друг для друга,
Смирения для каждого из вас…»
 НАЗАД 

ЛЕТИ ВЫШЕ КРЫШИ

Рост тридцатилетнего жреца
Определят две избранницы
Близлежащего леса.
Натюрморт багряных напевов,
Седьмое на белом,
И все тринадцать в такт.

И вопреки всем изголовьям,
Вены на грани распада.
Пейте за здоровье брахмана,
Под сигарету комариного тела.
Пусть пепел растворится в долине Фонтанов,
Бушующих царственной жижей,
Пусть волны целуют пляж,
(И это мне ближе).
Я знаю, будет засада,
Но будет святая ничья.
Горе мое! Она по-прежнему рада.

Твое небо висит в переодетом углу.
Всё пустое. Ведь, если б я знал, то, что знал.
Бахрома двух зеркал не подёрнута вздохом,
Но что видится там, за магнитным склерозом?
Будят ли тебя протуберанцы,
Когда лес уже плачет свечой?
Срывает ли ветер каштаны и шали,
Когда ты идешь чуть живой?
Избалованны, в глянце
Облака, неблагодарные твари, подняли вой…

Конструкция из двух древесин
Это не то, чтобы город, 
Но это серьезный шаг.
Механик приказал оставаться
Всем на своих местах.
С платформы объявили последний
Бревенчатый акт.

А ты лети выше крыши…
 НАЗАД 

МЕЛАНХОЛИЯ

Стеклянным целехоньким ставням давно веры нет.
Заваленной тайнами мебели тоже.
Приятны скорбящие тайны,
Ещё приятней, если ты слаб,
Ведь скорбь больше лжива, чем веселый обман,
Или скромность бессилия.

Но, поди, разберись, кто из нас бумеранг,
Взмах жезлом, пока ещё, признак хорошего тона,
Как и озадачить судью, дав себе оплеуху,
Повисеть всерьез на канате,
Взяв билеты в оба конца и, при этом, ни стона.

С больным и голодным желудком,
В мечтах, как в пиявках,
Одинокий и дикий иноходец-мустанг
Волочит распухшие ноги.
Но когда он сказал: «Прощай»,
В день нестойкого мира,
Стало некогда петь.

Как некогда вечности на удивление,
Но он же сказал: «Прощай».
А где же прощение?
Есть лишь тяжелый унисон сирен,
Паштет из вен и червонная пена,
Постные дни парусов
И никто не вспоминает о тех семи свечах Иоанна.
 НАЗАД 

ОРЕХ  БЫТИЯ

Он внезапно упал, оступился, бывает
Может быть, наступил на орех бытия.
Он сейчас не святой и ни слова не знает
На другом языке, потому что нельзя.

Так бывает с утра, лишь замрет понедельник,
Все оравой бегут, начиная с меня.
А копыта стучат, что хотя бы в сочельник,
Затоскуй обо мне, не слезая с коня.

Занемогши душой, протрезвеешь не сразу.
Чтоб понять эту пыль нам не хватит вина.
Мне нисколько не жаль проливную заразу,
Как не жаль ей меня, с глубочайшего дна.

Как настойчивый друг вымогает награду,
Как забывший пароль не откроет сезам.
Осторожный во всем, признается не сразу,
И с три короба врёт, чтоб понравится вам.

Если долго сидеть, наблюдая за тенью,
А потом тихо встать и уйти за кордон,
Не дождавшись тебя, притаиться за дверью,
Тихий отсвет души, сочинивший пардон.

Если клетка пуста, то отыщется дикий
В заводной наготе, постоянно снуя.
Он покрыт серебром и его козырь пики
И засахаренный орех бытия.
 НАЗАД 

Остается всего одна ночь.
Но кто сказал, что это последняя ночь?
Время пошло!
От белого трапа, от желтых мостов, 
От природного храпа прочь!

Не спасет даже гонг.
Чистый дождь твоих глаз
Омывает незримую страсть
Волна неумышленных грез.
Что может занять нас всерьез?
Так это только финал отупевшей любви…

Сонный чайник не ставят на стол,
И разбитые насмерть очки не кладут.
Посыпаю пеплом то место, где слышал шаги,
Оставленные без присмотра.
Нас, возможно, крадут.

Летучка придет слишком поздно ко сну.
Небо устало.
Тебе не узнать уже тех, кто схоронит браваду во рту.
А невнятное, странное чувство застрянет в кишках,
Бежав к унитазу сухими ступнями,
Забывшими радость подъёма,
Но только на время.

И ни разу путь твой не прервет
Тревога за действо.
Филигранность принесшее глыбе,
А, вместе с ней и бездействие.

Но тот, кто смотрит со дна,
Мог бы ещё подождать,
Оставив полуденный гвоздь,
И все на своих местах.
Но наступает последняя ночь. Во всех зеркалах,
Окрашены в черный, поразительно трезвы.
Какое странное зарево,
Унявшее нервы…
 НАЗАД 

ПРОБА НОВОГО ПЕРА

Едва порхнул по белой глади
Слегка замысловатый след,
На волю просится портрет
Из подвенечной зимней дали.
Из лабиринта дремоты,
Не знающей ни слов, ни лжи,
Кисть улыбается подобию
И скалится оно в ответ
Из поднебесной много лет
И тешит гимном бесподобие.

Ничем не увлеченное сознание,
Отбив охоту постигать себя,
Послав очередное обещание,
Зовет связных с глазами из огня.
Они придут в невидимом тумане,
Под ними трескается и гудит земля,
И варятся русалки в океане
И в небо улетают якоря.
Поют сирены мелководья,
Смешав в одно – и я, и ты,
Вплетая в облако волну.
Ища восторг цветного лета,
Роса упала на струну.
Отозвалась игривым эхом и высохла,
Стыдясь рассвета, невидимая, ждет луну.

В ту ночь пера круговороты
Солгали пляжному песку,
Тая случившееся смехом,
Приливом смыв молчания ноты,
Разгладив мятые остроты,
Приняв обличье человека.

И  вот он – девственный и слабый,
В сравнениях, видя суету,
И тайный смысл любых желаний,
Стал забывать свою нужду.
Он независим, как бродяга,
Организован, как кювет,
Но неизбежен, как награда,
Как наказание и свет.

Он расскажет тебе, как шаману,
Его знамя – он сам, как девиз на щите,
Ваше право действовать спьяну,
Ваше счастье, что я не воюю вообще!


Он исчезающими днями восхищен,
И теми, кто придумывал манеры,
И тем, кто, даже не задав вопрос,
Был к добрым людям сослан на галеры.
Он не вода ликующего шторма,
И не был никогда ничьей струной,
И не слипался в кабаке мажорном,
Лишь часто плакал перед красотой.

С чего он взял, что ею полон мир?
Где разбросали каменную боль,
Где расплодился эллинский кумир,
И где у каждого есть свой пароль,
И цифры часто путают с любовью?

Они готовы объявить сословию,
Что в объяснении тайны нет,
И оторвавшийся билет
Навяжет бойкую торговлю.

Закон – любовная забава
Тем, кто уже имеет право
На золоченый позумент.

Одежд, замысловатые надгробия
Срывают всё, что можно разглядеть.
Но что скрывает древнее условие?
И что откроется, когда предложат петь?

Слугой расстегнутый корсет,
Освобождает ребра-двери,
От неожиданной потери,
Которой чванятся они.

Закашлявшись глубоким вздохом,
Глядит своим весенним оком,
Как всё(!) пытается помочь
Замёрзшей паутине соков,
Целуя северную ночь.

Ползут серебряные змеи,
Шипят, купаясь в молоке,
И пенный жемчуг воронеет
На избалованной руке.

Своей мечты он не имеет,
Раз сам является мечтой,
И оттого, что вот такой,
Он больше делать ничего
Назло наукам не умеет.
Переливается икрой, и ждет
Того, чего не будет;
Так отражение свое любит,
Что позабыл, кто он такой!

Мог воплотиться в пеликане,
И в легком выдохе, и в запахе,
В случайном взгляде.

Настырною иглой, проткнув шуршание кожи
Заплачет, упадет и растечется,
Исчезнет через сад,
Где исковеркано нетронутое ложе,
Где строят пышные парады,
Слагают тяжкие стихи,
В них ни начала, ни тоски,
Ни философии утраты,
(Слезы красавицы-баллады),
Ни розооких снов любви…

Не знаю, как дышать по ветру,
Опять преследуют заслуги.
Звоню неведомой подруге,
Послышалось – спросили: «Где ты?»

- «Алло! Опять сомнительные муки?
С блужданием взгляда, не дыша?
От ожидания сводит руки,
И ноги ходят, как тура?
История болезни скуки?!»

Нет. Проба нового пера!
 НАЗАД 

Прозрачен и чист мой праздничный день
Одно окно в сад, другое на стук.
Могла ли я знать, что живу где-то здесь,
И ещё, мне хотелось бы знать – что мой дух?

Запах травы перед дождём
Ветру не до меня, он занят листвой
Уйти, не узнав, что было потом 
Переиграть и уснуть, и проснуться игрой.

Протрезвевшая за ночь природа
Одинока в своем дивном сне
И ее опаленные камни
Готовятся к третьей войне.

Мой знак у меня на ладони
И вся атмосферная рать
Слишком долго кричала от боли
И вот надоело кричать.

Мой оглушительный крик
Это что-то не то, это что-то другое
Мой заводной Поводырь
Я не чувствую запаха хвои…
 НАЗАД 

СНЫ ПОПОЛАМ

Небо станет общею бедою
Дым не пройдёт нас стороною
Я ключи отдаю твоим губам
Эти сны мы разделим пополам.

Память, как обиженная леди
Снова на болоте вижу лебедь
В нашем парке веселится вороньё
Я, надеюсь, помнишь имя ты моё?

Сны потеряли свои тайны
Но я прошу тебя, отдай мне
Ветер юга – он идёт ко мне со льдом
Я умею разговаривать с огнем.

Шелест неудавшейся карьеры
Снимет полушанс и полумеры.
Мне не нужен этот парк без воронья
Я за то, что не сушить болота зря.
 НАЗАД 

СУМЕРКИ

Душен прелестям любви
Сон беседки с придыханием,
Звон кузнечика зари
Будит мяту восклицанием.

Полусонный медный луч
Прошептал лучам: «Прощай…»
Прослезилась мята в ключ,
Заострился  Иван-чай.

Завздыхал табак, дурманя
Махаонов и жуков.
Стрекоза вернула знамя
В пламенеющий альков.

Принесла луна прохладу
Изможденному сверчку.
До рассвета дифирамбы
Будет слушать дочь Нюкту.

Козодоя волен выбор,
Чьё открытое окно
Ляжет проседью приметы,
Свистом, режущим крыло.

Тут бы сказке и начаться.
Всё готово к волшебству,
Тени шепчут обещания,
Соловей пьёт тишину.

Обнимает теплый камень
Свет, разлитый молоком.
Тихий вздох иссохших ставен
Манит негою и сном.

Тихо стало, как на небе.
И прохладою дождя
Соты, льющие терпение,
Успокоили меня.
 НАЗАД 

ЭЙ, ВЫ!

Эй, вы, неких праздных кучка!
Во сколько цените свои вы сны?
Один, как на бегах, на кон поставил птицу, мучась,
Другой в полбанки.
Третий в пучину ляжек погрузил мечты,
Четвертый, отрезвев от скорби, наладил производство суеты.
А пятый, начитавшись алкоголя, упал,
И рассеченный лоб,
Призвал к созвездию Покоя, свистящим шепотом
О том, что он не врет!

Нет, он все врет! Ведя по замкнутому кругу.
Ведь сколько раз доказывал он другу,
Что бабочки, носящие кольчуги,
Его отправили в преджизненный полет.

И всё смешалось: пиво с кровью,
Слёзы со словами,
И поцелуев звонкий хлыст,
И полуночный стёб…
Но, так или иначе, мечты останутся мечтами.
И все-таки он врет!

А, впрочем, кто его поймет?
И качество его квадратного учения,
Где лишь какие-то секунды длится вдохновение,
А в остальное время просто пьет,
И падает на раскаленную решетку,
Плавится и растекается и вкривь и вкось.
Задай ему хоть миллион вопросов!
Но, так или иначе, бредни утконосов
Склоняются на запахи авось.

Так не вменяйте автору в вину
Точение слова.
Тем более, что к Богу отправится выпрашивать он скоро,
Новую мечту.
 НАЗАД 

Социальный вассал дышит в спину
Я подумать о нем не премину
С кем усердно имущество метим
И завидуем тем и … не этим.

Превращаем рефлексы в укусы
И завидуют пьяному трусы
                 в самодельном подполье
Кто забыл, тот ушел кричать в поле.

Там подыскивал новое имя
Чтоб вне конкурса мять чьё-то вымя
Постигал безымянность героя
Тем, что вовремя вышел из боя.

Напрягался угадывать судьбы
Мог невидимых видеть, не будь бы
Поперек установленной кассы
Стимулятора мышечной массы.

Пока ближний вовсю голодает
В трубы смотрит свои, не мигая
Ищет залежи суперподобия
Поедая его поголовье.

Как небрежен бывает в общении
Так разборчив в прикосновении
Если брезгует – это порода!
Если нет – продолжение рода…

Метил в произведения искусства
Но в искусствах замешаны чувства
И пока эти льды не растают
О шедевре никто не узнает.

Записал на воде свои мысли
До сих пор не найдет эти брызги
Но зато есть всего понемногу:
Бес – в ребро, Книга Мертвых – в дорогу.

И на родине, и в Голливуде
Где завидуют сложные люди
Жгут его неземные поляны
Сводный хор пастухов и шаманы.
 НАЗАД