Из рукописного журнала "ЕГИПЕТСКИЙ ПИСЬМОВОДИТЕЛЬ"
[Орфография, пунктуация и стиль написания - авторские]
ЖУРНАЛ
ИСПОЛНЕННЫЙ ОЧЕЙ,
ЛИТЕРАТУРНО-ХУДОЖЕСТВЕННЫЙ,
ОБЧЕСТВЕННО-ПОЛИТИЦКАЙ
ВОЮЮЩИЙ ЗА ПРАВО НОСИТЬ ИМЯ ТОВ. КОРНЕЯ ЧУКОВСКОГО - ЧЕЛОВЕКА И КРОКОДИЛА
РЕДКОЛЛЕГИИ НЕТУ СОВСЕМ!!!
Редколлегию разогнал полотер-истопник Леонов, а то она дымоходы не чистить,
а это нельзя - пожарник сказал
И РЕДАКТОРА НЕТУ.
Тоже Леонов разогнал, а то он полы топчить.А так все хорошо, пришли правда вчера люди. Я лумал ОГПУ, а они оказались спецьялисты по газу. "ГорГаз" - они сказали. Хотя... - буду писать как лекче - до города много миль, но я обрадовался что не ГПУО и потому запустил их к себе. Ага. Вошли. Суки. Рыжий в дверях остался молодая и очень прекрасная прошла. Я стою как мудак в валенках, небритый, нечесаный, вонючий, с самокруткой, с насморком. На плите - корец, в корце лапша, на корце сковородка, в сковородке бычку высыхает. С потолка тараканы сваливаются. Кошмар! Совестно мне... Я молодой - запел песни. То есть которой прошла. То есть - я запел молодой и очень прекрасной, что прошла. Рыжий засмеялся. Я его валенком, валенком! Он не сопротивлялся. Зачем? Ясно что человек - болен. Оказалось что я семь с половиной годиков денюжки за газ не вносил. Сказали что будут отсекать. Я сказал - "Отсекайте." Вобщем - ушли, а я остался. Лапшищки похлябал, да и все.
Добавить хочу: Гумилев, Мандельштам, прочие - понятно...
Клюев при чем? Чем мог навредить Клюев? Он же мужик, микула! Он же чулки
вязал, кисеты вышивал, хлебы пек, с женьщинами о женском плакать любил.
Суки! Хорошо Есенин помер вовремя и самостоятельно.
Я видел девушек...
Я видел девушек...
Я видел девушек выходящих утром с помойным ведром.
Они были со сна и в халате.
Я видел девушек, вышедших из кукурузного поля.
Их ноги были в крови.
Я видел девушек совершенно красивых, но в плохой одежде.
Они стеснялись быть нагими.
Я видел девушек совершенно некрасивых, но в замечательной одежде.
Они не стеснялись быть нагими.
Я видел девушек, могущих брать свои волосы на руки.
Они были нежны.
Я видел девушек, которые опомнились вчера.
Они рвали одежды и сыпали на головы пепел.
Я видел девушек, шедших к одному, а пришедших к другому.
Они выглядели устало.
Я видел девушек, хватающих юношей.
Они, как в падучей, синели губами.
Они теряли клипсы и стыд.
Они-боясь-нападали.
Я видел девушек, обладающих немалой грудью.
Они целовали ее в сосок.
Я видел девушек, что старше своих сыновей на 14 лет.
Они выглядили старше, им было многое ясно.
Я видел девушек с молотком в руках.
Они правильно вбили гвоздь.
Я видел девушек, начисто лишенных волос.
Они глядели волками.
Их брови были из краски.
Я видел девушек, рвущих руками колючую траву.
Они вырезали овощи.
Я видел девушек совершенно красивых, в замечательной одежде, но без возможности выйти во двор.
Они сочиняли стихи о любви.
Я видел девушек, одетых рабочими и убирающих что-то нечистое.
Они были с лопатами.
Я видел девушек, дробящих каменный уголь.
Они вели себя вызывающе.
Я видел девушек, оплакивающих любимых.
Они бились о землю и страшно выли.
Их лица не жили и были малиновы.
Я видел девушек, развязно сидящих в грубой телеге и понукающих лошадь.
Они плевались и гадко ругались.
Я видел девушек, не находящих себе места.
Они - акали.
Я видел девушек, ужравшихся водкой.
Они валялись.
Они пускали слюни.
Их волосы были спутаны, штанишки сняты, а честь забрана.
Я видел девушек, спокойно унесших чужое добро.
Они улыбались, красиво шутили и много курили.
Я видел девушек, ломающих лес для для печи.
Их щеки были черны - сажа.
Я видел девушек, стерегущих коровье стадо.
Они гоготали в траве рядом с кнутами.
Я видел девушек...
Шило в шено чтоб не чтокать.
Кропотливо кантоваться,
Выступать и заступаться
За загрешных граждан жизни.
Никчемушно набежать
И наярить наискось!
Чертью кость.
В сани спирта сыном кануть
Сытно встать и крикнуть:
"Стой!"...
Но сентябрь и серый ясень
Упустили самку света
И Полкан все боком бьет...
У рощи скошеной,
У места поводу.
В пылу троллейбуса,
На гребне фаллоса,
На месте отчества,
С креста и скальпеля,
Ввиду лишения,
В плечах узеконько,
Вверху строения,
Внизу подножия,
На детях стрелянных,
Без газа затемно,
Из вьюги - в голодно,
Неуспокоенно, невыразительно
Все Ты всегда
Моя хорошая!..
Целуя поцеловать бы плечи принцессам
Что были...
Грех не в них совсем.
Их губит белое, а меня все - вино.
Вдох в принцессах - моих священных
Коровах!
Чистых, пишущих воздушное на своей
Бумажке.
Коловших, вышивая, иглой перстята.
Жавшихся к мамке.
Сокровенно засватанных,
Откровенно захватанных,
Где ни попадь раскиданных,
Невинно не лишенных невинности,
Воочию не прибранных
Девки, девки!
Крохи...
Растянули резину на больше пол века.
Вы предназначены для отца.
Льет дождик, кто-то бьет и -
Кошка...
С неба много графита и крошечный дар в ничтожество.
Отрок смеется, прознав про присутствие неба в познании мяса.
Колбас обрезки - в яблок огрызки и капуст кочерыжки.
Робкий отрок тянет время летя, пердя и радуясь.
Презент готов! Давай - что взамен и -
Пожалста!!
Детство знаком дало знать:
Ван Икар! - куй пропеллер и неремонтируй
Руси...
Слышались шаги госпитализации...
Рыжие и усатые любят жрать акварельные краски. Все картинки пообгрызали.
Несколько раз прикупал специальной морилки пшикающей - бесполезно.
Такие они живучие, что Боже сохрани. То ли дело люди...
Теперь эпиграф:
"Только прошу Читать Со вниманием и табак не курить, и если кто покурит,
у Того глаза уйдут в нос, в чем и подписуюсь своеручно Аверкий, сын Чемоданов."
Это из рассказа Мамина-Сибиряка. Хороший писатель Мамин-Сибиряк.
Спокойный. Рисует себе и рисует, а рисовать ему удается. Дано это ему.
И не учит, слава Богу. Есть Толстой Лев. Он учит. Я его стесняюсь.
Есть Достоевский. Он тоже учит. Я его боюсь. Книжку его я как то раз читал.
На двадцать восьмой странице стал заикаться в два раза сильней.
Зарыл книжку ту, в садике - ну ее!
Поневоле есть времена девушек.
Их два: Весна, Осень.
Весна - девушки распускаются, распрямляются, добреют,
покрываются свежайшей кожицей.
Они сильно хотят антоновских яблочек, собственноручно снятых с ветвей.
Они перебирают ногами, подобно сороконожкам, стукнутым детьми.
Конечно! - им надо бежать! Бежать на лесные полянки, воскресные и зеленые,
чтоб танцевать в одной куче с капустницами.
Пусть танцуют! Пусть радуется Лель!
Осень - девушки опадают, бледнеют, сутулятся, дервенеют, звереют.
Их кожица поднимается, по ней можно стучать. Девушки с космическим
отвращением взирают на ловко привешанные к ветвям антоновские яблоки...
Что поделаешь! Нужно надевать, пелеринки, черезседельники,
пальтушки и ступать по местам.
Все. Это написал замечательный писатель Матвей Метла...
Смеркалось.
Она - подбоченясь - сморкалась.
Терла глаза нижней юбкой.
Скребла штукатурку песьей шубкой.
Прохожие проходили...
Особенного ничего не происходило,
Лишь средь тротуара желтело мыло,
Вот чудо!..
Откуда?..
Ай да начало весенней песни!
Хоть тресни, а -
Вижу клок сути в грянувшей
Мути!
Стоял день победы.
Бабушки и деды - вступали в строй.
Их след босой - раздавался окрест.
Сниски невест - белелись над вечным
Огнем,
Что ночью и днем чахнет и
Пахнет Сибирью...
Слышу стук равнодушных сердец.
Конец...
У меня очень много перхоти. Это огорчает. Я думаю:
- Хорошо лежать на печке с девушкой. А если без девушки то - выпимши.
А если не выпимши то хоть с кошкой, а не с котом.
Думаю это и чувствую как сквозь валенки воняют ноги. Давно и прилежно их не мою.
- А хренли их мыть - говорю я.
- И то! - говорят мне.
Вот так и живем...
Я верчу волосы,
Я давлю возгласы,
Я тащусь змейкой,
Я тру глаз копейкой.
Я - дурак?..
Нет, не дурак.
Я - О Христе юродивый,
Я только моргаю,
Я только минуточку...
Здрасте, дети!
Здрасте, чурбачки!..
Народились?
Слава тебе булка!..
Урезоньте гниду страха
Моим ликом многослойным!!
Я за него сурово схвачен.
Я оцеплен и особачен.
Я поставлен задом на перед
И -
Тухла моя исповедь!
Тухла моя проповедь!
Тухла моя отповедь!
Тухла моя суть...
Меня обступили субчики.
Издавая мой собственный страх.
Я сказал: "Уа!"
Моя птица сказала: "Бр!"
Пеньюар моей цыганки - опал
Словно башня.
Особого типа волна -
Ударила в грудь.
Голова заходила часами.
В глазах - стратосфера.
В ушах - металл.
Мозги стали осязаемы и кислы.
Я стал бежать.
Так кошка бежит, увлекая за собой
Консервную банку своего хвоста...
Грея грянули гармоники.
Дисциплинированные крестьяне
Пустились в пляс...
Пироги, лапоточки...
А вы дайте мне повод
Изорвать ваше горло,
Отпустив мои руки...
Жаль теперь я болею...
Жду вас в конце болезни.
Она уверывает в Бога и Бог, огладив бороду, гладит лучшие брюки.
Она идет по земле и мужчины-Земля-болеют от желания стать с Ней, отлепясь от своих женщин.
Она бросает камни и камни источают слюни любви к Ней.
Она просто смотрит на горы и мужчины-Горы-приходят вниз увлекая с собой своих женщин.
Она смеется и ветер ломается спичкой и мужчины-Ветер-истекают радугой.
Она видит свет и свет летит юлой, наматывая на себя моря и горы.
Она забывается сном и мужчины-Сон-поют ей под сопенье своих женщин.
Она умирает и мужчины-Смерть-плачут от горя и ломают свою косу и рвут свои волосы и уходят детьми...
Мишель, Мишель...
А знаете ли как нам трудно
Правильно опьяняться?..
Дорогой Мишель, спирт из хлеба
Хлеба.
И-и-и-и!..
Раз-два-три-четыре!
Рраз-два-три-четыре!
В борозду!..
Три, четыре!..
В борозду!..
Три, четыре!..
Кум-ожги!
Хлеб из земли и глубоко залег!
Достанем!
Добудем!
Мы не мальчики!
Мы не пальчики!
Мы не кольщики!
Мы не баньщики!
Мы тройная егоза,
Любим Бога за глаза,
За глаза за глазики...
Ш-шасть!
В противогазики...
Юноша был нервный
И почти неверный -
Бросил Деву мото
В погреб Проститута.
И сказал цинично:
"Мне теперь отлично!
Бесится пусть Дева
Громко, но не смело."
Он пошел к подружкам:
Девочкам, старушкам,
Целовал им ручки
Сразу по три штучки.
Пел им про европы,
Трогал их за попы
И любил приапом,
За посудным шкапом.
Ну а Дева зная,
Что не знать ей Рая,
Вытерла слезины,
Вышла с под мужчины,
Начисто оделась,
В стопку погляделась,
Говоря: "Зарежу
Юношу-невежу."
.................
"Вини Види Вицы" -
Звонко пели спицы
В лапках Девы белой
Что пошла на дело...
...Корова никогда не женится на Рыбе,
ввиду разности их строения...
Леонов
Он учился на художника,
А Она была девченкою.
Он ходил на небо к Боженьке,
А Она возилась с челкою.
Он держал ее за пальчики,
А Она стирать затеяла.
Он ей дал свою иллюзию,
А Она ее развеяла.
Он любил ее как Родину,
А Она его как самочка.
Он хотел ее как женьщину,
А Она его как мамочка.
Он, творя, наивно пьянствовал,
А Она курила, пукала.
Он, свинея, рвал лицо себе,
А Она спала как кукла.
Он картинки грыз в истерике,
А Она зачать стремилася.
Он сказал: "Я, мама,- кончился...",
А Она не удивилася.
Он просил ее спасти его,
А Она ему супца дала,
Он пошел в окно и - вдребезги,
А Она его не поняла...
Ежли б кабы, да кабы-была
Жизнь их цельною и звонкою,
Да Он учился на художника,
А Она была девченкою.
Ох уж она клонится,
Огрызает губочки.
На полати молится
И на пятна юбочки.
Сизыми глазенками
Вертит от наркотика,
Потными клеенками
Пеленает котика.
Рвет на сахар грудочку,
Кровью грязной харкает,
Издыхаясь в дудочку -
Плачет... или плакает.
Пальчики в карманчики,
Ноготочки - за щеку
Прячет. Льет стаканчики
И уходит к ящику...
И уходит к ящику.
Мелкому, здоровому,
Счастия обращику, -
Мужику сосновому.
...................
Каменная стеночка
Обнимает ходики.
Суетная девочка
Доживает годики...
Каждому в острастку
На ломте картона.
Написал ту сказку
Я -
Леонов Рома.
В боли лапка-девчонка -
У ней нету ребенка.
Она кушать не станет
И рыдать не устанет.
Она будет стараться
Побольнее скончаться.
Но я ей не позволю!
Я схвачусь с ее болью...
Без пращи и кинжала,
Без хмельного стакана...
Это будет прелестно!
Это будет уместно!
Не убудет и года,
Будет прежней природа,
Буду я сам собою,
Только лунной порою.
Пахнув ласковой псиной,
Весь такой апельсинный,
Еле-еле небрежный,
В белой шапочке снежной,
Из-за Дондигидона,
На плечах почтальона,
В заурядной картонке -
Сын прибудет к девчонке.
Муха-щекатуха -
Выбритое брюхо.
По мене гуляет
Цветики срывает.
Чисты на ней брючки,
Белы у ней ручки,
Вся она сияет,
Языком болтает.
Бабочек сачочком,
Рыбочек крючочком
Муха ловко ловит...
Головенку клонит,
В лоб целует вошку,
Дарит ей сережку.
На велосипеде
Девушкою едет.
Хлопает в ладони,
Жарит на гармони,
Змея запускает,
Кудри завивает.
...................
Домино и салки,
Теннисы, скакалки...
Притомилась муха,
Как последня шлюха.
Скатерть она стелит,
Кофий мелко мелит,
Ставит самоварчик,
Лезет в личный ларчик,
Вынимает ложку,
Выгибает ножку,
Гложет мои бяки -
Блевики и каки...
Я лежу, смеюся,
Прутиком чешуся,
Дуре улыбаюсь,
Не вспугнуть стараюсь.
Мне чуть-чуть икотно,
Мне чуть-чуть щекотно...
Ох и дура-муха,
Муха-щекатуха!..
ЕЖЛИ Б НЕБЫЛО СОСНЫ -
НЕБЫЛО БЫ ШИШЕК.
ЕЖЛИ Б НЕБЫЛО ЖЕНЫ -
НЕБЫЛО Б ДЕТИШЕК.
Каждая баба имеет право быть причастной к деторождению!!
Пусть будет очень много детей!
Пусть они заполняют землю!
Пусть кричат, дерутся, обссыкаются, мажутся пластилином,
Пусть.
Дети - хорошо.
Я хочу бабу, и на ней жениться, и детей, и жить на селе.
Все.
...дык елы палы...
митьки
Хотя бы, вот в этот,
Не пагубный вечер,
Не троньте собой
Мою Маргарет Тэтчер.
А то я вам живо
Откушаю уши.
Чем станете впредь(?)* * - авторский знак (прим. изд.)
От зори слухи слушать.
Всевышний собою
Навек обеспечил,
Милашку мою,
Мою Маргарет Тэтчер.
Но вы в нее лучше
Не лезьте глазами!
При ней есть сам я
С четырьмя головами.
Подсолнечный свет
Распрекрасно освечен.
Изженским огнем
Моей Маргарет Тэтчер!
Но вы здесь ее
Не целуйте в сосочки!
Иначе я зло
Истопчу ваши почки.
Железной ее не зовите.
Она всех сильней и костистей.
У ней кровь с сметаной в ланите.
Нет сисек ее размясистей.
Она у меня чаровница,
Она у меня и хозяйка.
Есть в доме всегда: спирт, водица
И хлеба изрядная пайка.
Люблю я ее как мальчишка.
Люблю и совсем уважаю.
На плечи ей кинув пальтишко,
С работы домой провожаю.
Рыбешка из моря - для милой!
Из леса грибок - для нее же!
Пусть будет родная нехилой -
Нехилая леди дороже.
По праздникам пряники, сайки,
Ириски и бублики в связках,
Своей англичательной зайке,
Везу то в таксо, то в салазках.
И утром дою самолично
Корову - пусть спит моя киска!
Пусть правит страной на отлично!
Страной очень дюже не близкой.
Ее профиль - это архаический электрический стул.
Ее анфас - это выпивший Ильич Брежнев на хоккейном матче.
Ее груди - это Летов - исполнитель пацифистско-бронетанковых мыслей.
Ее ноги - это пара избыточно беременных ротвейлеров.
Ее жопа - это бурый мишка, пришедший с овсяного поля.
Ее душа - это десять тысяч негров в тесной ночи.
Ее руки - это Моя Прекрасная Баба и Родион Раскольников вместе взятые.
Она бегает под окнами и орет басом.
Она доит корову в одних трусах и курит и поет при этом.
Она выбрасывает посуду затем, чтоб ее не мыть.
Она копает под картошку как трактор.
Она пеленает дитя и у него синеет голова.
Она садится справлять нужду - где хочет.
Она набрасывается.
Она пряма как небо и не знает об этом.
Она лупит меня по роже.
Она плевком тушит газ.
Она - жуть!
Все ее - жуть!
Но у меня - чувство.
(Горький - писатель, он уже помер)
Нас не похерили диалектикой!
Мы - азиятские дубинушки.
Мы водки выжрали, поплакали
И сели спать на буйны спинушки...
Как колоритно-радостно
Частенько пить винцо.
Как бесконечно сладостно
Лишить прыщей лицо.
Я не думал о любовях,
Я не шастал на бровях,
Я не летал в облаках,
Я - держу себя в руках.
Я гляжу и вижу так,
Как велит мне мой ништяк...
Я свищу свой трезвый свист.
Я - презренный реалист.
Если б было льзя, я бы нипочем ни пошел бы на натуральный бал.
Великолепия не люблю. Терпеть не могу великолепия.
Я пошел бы бродить по тишайшим руинам средневековья,
а затем попал бы прямо к панкам что теперь у околицы. Бы...
Жрал бы я водку, орал песни, обменивался пиз..лями и т.д. Здорово так...
Мой некрасивый труп лежит.
Сложившись подобно ружью.
В его глазах семеро мух с блестящими брюшками.
В его усах перо и пепел и шрамчик.
А на груди - дыра...
Сверху светит свет,
Снизу стынет пол
И стены, с трех сторон - в шершнях.
Моему трупу неуютно...
Скажите дяде Коле Хрому, пусть он сколотит футлярчик ему!
Пожалуйста...
Я тихо
Я...
Снизу - гнида, в центре котик, сверху
Джунгли...
Выразительно плюнул на воду из башенной
Дырки.
Почтенье мое раскатилось на миг подороже
Гороха...
Окончился назло за мною
Пришедшим.
А где-то и кто-то один одинешенек
Бродит.
В никчемных тапках,
В безумной куртке,
С бумажкой сала,
С тетрадкой песен,
Вдоль хамской и липкой ночи...
Фонарей вертикальные очи,
Задворки унылых парадов,
Парады унылых задворок,
Услада гурмана - дощатый сортир,
Огорчительный свет на былинках
Сухих.
Причудливый образ неспящей
Хаты и музыки фабрик кующих
Гневно...
Не видно отсюда не наших
Взоров, отпущеных к нам и с хлебом и с
Солью.
Отсюда не слышно великих распрей
И меди оркестров, здесь странно...
Царь-колокол был, но
Упал и
Лежит...
Царек подавился насильем и
Хамско и липко и люто...
Но Он!
Выраженьем лица дорожить
Позабыв,
Взжигает тетрадкою песен -
Сортир.
И пламя, хранимое словом
Его -
Встает на дыбы и весело скачет по
Всем!..
А он падает плавно на новую почву
И ветер пороывистый, белый в
Него
Одинокого смотрит...
А он так доволен...
А он так уверен в
Себе теперь...